Порождения войны - [29]

Особняк Алмазова оказался целым комплексом строений, окруженных каменным забором. На воротах стоял полный караул, во дворе горели костры, со стороны конюшни доносились громкие голоса и конское ржание.

— Здесь квартирует личная гвардия Алмазова, — пояснил Михайлов. — Полсотни татар, поклявшихся ему в верности на Коране.

Дверь дома, где проживал сам Алмазов с семьей, открыл, однако, не башибузук, а ливрейный лакей. Проводив посетителей в гостиную, он отправился к хозяину с докладом.

Гостиная не ломилась от дорогих вещей, но была просторной, светлой и элегантной. Только репродукция врубелевской “Царевны-Лебедь” украшала белые стены. На столе в высокой тонкой вазе стояла композиция из сухих веток. Щербатову давно не доводилось бывать в домах, содержавшихся в таком порядке.

Генерал ждать себя не заставил. Даже в домашней обстановке он носил застегнутый на все пуговицы китель с георгиевским крестом.

— Ну здравствуй, Ванька-Каин, — сказал Алмазов Михайлову. Мужчины обнялись. К удивлению Щербатова эта, казалось бы, оскорбительная кличка прозвучала дружелюбно и даже уважительно.

— Это эсеры прозвали меня Ванькой-Каином, — пояснил Щербатову Михайлов. — Не доверяют! А я ведь, считай, одним из них заделался. Все для пользы дела. Давайте, однако же, я вас представлю…

Алмазов пригласил гостей в столовую, где прислуга споро сервировала ужин. Генерал живо заинтересовался новостями Вооруженных сил Юга России. За едой Щербатов рассказывал об общих знакомых и одновременно изучал гостеприимного хозяина.

Алмазов оказался моложе, чем Щербатов ожидал — генералу было немного за тридцать. Вопреки армейским обычаям, усов он не носил. Светло-серые, чуть навыкате, холодные глаза под тяжелыми веками, крупный нос, тонкие губы.

— Вы будете гостить у меня, полковник, — сказал Алмазов первым делом. — Возражения не принимаются. Комнату для вас уже готовят. Живите здесь столько, сколько пожелаете.

— Благодарю вас за гостеприимство, — ответил Щербатов. — Однако мне нужно будет найти квартиру, поскольку я планирую жить не один. Я ожидаю в скором времени прибытия своей кузины, Веры Александровны.

— В таком случае моя супруга поможет вам отыскать квартиру, достаточно просторную для двоих. И обязательно с прислугой — вы не представляете, как сложно стало отыскать приличную прислугу, народ страшно развращен большевиками и даже в голодные времена не стремится идти в услужение. Однако моя супруга имеет связи во всех сферах и подберет вам человека с хорошими рекомендациями. Сейчас она утешает несчастную возлюбленную покойного адмирала, так что представлю вас я ей завтра. И вашу кузину моя жена охотно введет в местное общество. Здесь, представьте себе, есть общество.

К ужину подали бульон с пирожками, запеченную нельму и жареных цыплят с гречневой кашей. Пожалуй, тяготы военного времени сказались только в отсутствии столового вина, замененного морсом из брусники.

После ужина вернулись в гостиную, где вместо кофе и коньяка прислуга сервировала наливки местного производства и травяной чай. Настоящего чая было теперь не достать, все пили суррогаты; но здесь разлитый в маленькие белые чашки напиток выглядел скорее признаком эксцентричности, чем нищеты. Алмазов раскурил трубку, Михайлов достал портсигар. Щербатов, по обыкновению, от табака отказался.

— Могилу, которую мы посетили сегодня, — сказал Михайлов, когда хозяин дома отпустил прислугу, — многие полагают могилой не только одного человека, но и всего белого движения. В последнее время отношения военного руководства Восточного фронта и Директории обострились до крайности. Причем с какого же вздора все началось… Господ министров Директории, видите ли, фраппирует исполнение государственного гимна Российской империи. Изволят оскорбляться и выходить вон.

— Но это вовсе не вздор, — возразил Алмазов. — Пусть Империя и перестала быть таковой, но ее гимн остается священным для всех патриотов России.

— Эсеры не то чтоб не считали себя патриотами, но вставать под “Боже, Царя храни” для партии с такой богатой традицией цареборчества как-то не с руки, — ответил Михайлов. — Так или иначе, а теперь члены ЦК партии эсеров в открытую рассылают прокламации с призывами, по сути, к партизанской войне против белой армии. Ни для кого не секрет, что военные намеревались свергнуть Директорию и прочили Колчака на роль диктатора. Он был, пожалуй, единственным, кого все командующие армиями хоть номинально, для проформы, признали бы в этом качестве. Угораздило же бравого адмирала, когда все уже фактически было готово, выйти на дуэль из-за, прости Господи, дамы…

— О покойниках ничего, кроме правды, — сказал Алмазов. — То, что Александру Васильевичу мало оказалось собственной семьи и понадобилось зачем-то уводить жену у сослуживца — тут уж Бог ему судья. Что до прочего… Колчак был человеком благородным и доблестным. Его, безусловно, уважали. Эта фигура устраивала многих, его считали человеком надежным… и предсказуемым.

— Предсказуемость, — повторил Щербатов. — То ли это, что требуется сейчас России от правительства или правителя? Отказ от решения ключевых вопросов русской жизни до созыва будущего Учредительного собрания выглядит надежной и безопасной политикой. Так же, верно, полагает ребенок, прячущийся под кровать во время пожара. Потому что, для начала, на равных, тайных, прямых выборах в Учредительное cобрание однажды уже победили социалисты; с одними из них мы теперь воюем, а с другими — не можем договориться. Но это не так уж важно, потому что тот, кто отказывается от принятия насущных решений, не победит в этой войне ни именем Учредительного собрания, ни отрицанием его.