Порождение мрака - [21]

Конрад развернулся; его противники тоже; в следующую секунду они вновь понеслись в атаку. Один размахивал топором, второй достал меч. Подлетев к Конраду, они слегка затормозили и напали на него с двух сторон, но он не стал уходить от атаки, прикрывшись своим тяжелым щитом.

Высекая искры, меч Конрада скрестился с мечом монстра, потом еще раз и еще. В последний момент Конрад внезапно откинулся назад, и клинок противника скользнул мимо. В то же мгновение Конрад сделал выпад, и его меч вошел в бок врага, там, где между нагрудником и наплечником оставалась незащищенная полоска тела. Когда Конрад вытащил меч, монстр согнулся и повалился на землю.

Оставался второй монстр. Отбив щитом удар, Конрад опустил руку. Монстр занес топор, и в этот момент Конрад легко вонзил свой меч ему в горло, поведя клинком направо и налево. Шлем полетел вниз, вместе с ним по земле покатилась и голова монстра. Всадник, тем не менее, оставался сидеть в седле, и Конрад было решил, что поединок еще не окончен. Ему приходилось видеть, как убитые твари оживали и вновь вступали в бой. Но вот из руки монстра выпал топор, за ним щит, и на землю повалился безголовый труп.

Кастринг потянулся к своему копью. Его зазубренный наконечник был украшен многочисленными талисманами, отбеленными костями и заплетенными в косички волосами. Конрад вложил в ножны меч и тоже взялся за копье.

Противники начали съезжаться; лошади пошли сначала легким галопом, затем пустились вскачь.

В прорезь забрала Конрад видел, как быстро сокращается расстояние между ним и Кастрингом.

Отразив бронзовым щитом удар, Конрад нанес ответный – и насадил Кастринга на копье, как барана на вертел. Тот сразу осел и медленно сполз с седла.

– Кто ты? – прохрипел Кастринг, глядя снизу вверх на своего врага.

Из его рта пузырями выходила кровь, заливая грудь. Он по-прежнему держался гордо и высокомерно. Даже умирая, Кастринг хотел выглядеть победителем. Он жил ради войны, и свою смерть он встретил как воин, принеся себя на алтарь Кхорна.

Конрад молча смотрел, как Кастринг слабеющими руками потянулся к мечу. Но не успели его пальцы коснуться рукояти, как он умер.

От этой победы Конрад не испытал ни радости, ни ликования. Но, убив врагов, он почувствовал новый прилив сил и жар, разлившийся по всему телу.

Опустив щит и копье, он захотел поднять забрало. Оно не поддавалось; наверное, что-то заело. Он нажал посильнее – никакого результата. Тогда он постучал по забралу снизу. Забрало не поднималось.

Он решил, что просто ослабел. Нужно постучать рукоятью меча. Взявшись за рукоять, он потащил меч из ножен – тот не двинулся с места. Может, ножны искривились? Взявшись за рукоять обеими руками, он потянул изо всех сил. Меч не поддавался.

Тогда он еще раз попробовал поднять забрало – безрезультатно. Конрад попытался развязать ремни на плече – они не развязывались.

«Нужно спешиться, – подумал он, – тогда будет легче». Он попытался слезть с коня, но и это оказалось невозможно…

Он мог немного шевельнуть ногой, но не мог сдвинуть с места доспехи, которые словно приросли к нему.

Человек, конь, доспехи – все это превратилось в одно целое.

Он стал бронзовым всадником.

Конь вез его, доспехи питались его плотью, тем самым поддерживая и в нем жизнь.

Его целью стало одно – находить жизнь, чтобы продлевать существование своих доспехов, своего коня, свое собственное – находить жизнь и забирать ее.

Он стал пленником бронзовых доспехов, которые требовали смерти, чтобы самим продолжать жить. В такие моменты меч с легкостью вынимался из ножен – для совершения убийства.

Впрочем, некоторая доля свободы у него осталась. Он мог и не убивать, но тогда доспехи начали бы высасывать жизнь из него самого. Он чувствовал, что металл сросся с его плотью, стал его частью. То же самое случилось и с конем; животное и доспехи превратились в одно целое.

Так вот что, значит, произошло с тем рыцарем. Доспехи иссушили его плоть, высосали ее до последней капли, а потом распались на части, поджидая следующую жертву.

И теперь он стал бронзовым воином.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Бронзовый воин странствовал по дорогам и убивал, ибо только таким способом он мог поддерживать в себе жизнь.

Будучи рыцарем, он убивал только в бою, а в мире, состоявшем из войн и битв, армий и солдат, в жертвах не было недостатка.

Много пеших воинов полегло от его меча; много всадников пало жертвой его копья.

Но были и такие, кто отдавал ему жизнь не в честном поединке, – звероподобные твари. Завидев одинокого всадника, они оравой бросались на него – и находили смерть.

Совесть его не мучила. Просто таков был образ его жизни – делать то, что он делал. Он был идеальной машиной для убийства.

Он видел врага. Он с ним сражался. Враг умирал.

Всадник был непобедим и неуязвим; каждая новая победа наделяла его силами продолжать крестовый поход против жизни – и человеческой, и нечеловеческой.

День проходил за днем, ночь за ночью, и не было им числа, как не было числа милям, которые он проехал.

Бронзовый воин странствовал по дорогам.

Он еще помнил, что такое боль.

Настоящей, живой боли он не чувствовал, ибо разве может механизм чувствовать боль и страдание? Но когда его бронзовая оболочка давала понять, что нуждается в питании, это означало, что вновь пришло время убивать.