Поросенок в колючей шубке - [4]
А морозы всё лютели и лютели. И действительно, через неделю у Ежика совсем кончились дровишки. Он в последний раз крепко протопил печь, сложил на постель все одеяла, а сверху положил полушубок и валенки.
Потом залез под эту гору и стал ждать.
Сначала ему было жарко, а потом, когда печь остыла, стало холодно. И с каждым часом становилось всё холоднее.
«С-с-скорее бы п-п-ришёл С-с-слон!» — шептал Ежик, свернувшись калачиком под одеялами. Он так замёрз, что у него давно уже не попадал зуб на зуб. А Слон всё не приходил…
«С-с-слон! — звал Ежик. — Я з-з-замерзаю… П-п-риди, п-п-пожалуйста, С-с-слон!»
Ежик звал Слона три дня и две ночи.
А на третью ночь ему стало так тепло, что он даже сбросил с себя полушубок и валенки.
Это в лес пришла оттепель.
А Ежику казалось, что это огромный добрый Слон ходит меж сосен и дышит ему в трубу.
ЧИСТЫЕ ПТИЦЫ
Больше всего Ежик любил эти первые по-настоящему весенние дни! Уже ни одного островка снега не осталось в лесу, в небе по ночам громыхал гром, и, хотя молнии не было видно, до самого утра шумел настоящий проливной дождь.
«Лес умывается! — думал Ежик. — Умываются ёлки, пеньки и опушки. А птицы летят теперь с юга, и им тоже моет дождь пёрышки!»
И по утрам он выходил на крыльцо и ждал чистых, вымытых птиц.
— Ещё не прилетели! — говорила Белка.
— Кар-р-р! Им тр-р-рудно в пути! — картавила Ворона.
А Ежик нюхал воздух и говорил:
— Всё равно пахнет чистыми птицами!
И Дятел тогда принимался на самой верхушке сосны чистить себе пёрышки.
«Я тоже должен быть чистым! — думал он. — А то они прилетят и скажут: что же ты такой пыльный, Дятел?»
Заяц сидел под кустом и мыл себе уши.
— Возьми еловую шишку! — крикнул Ежик. — Еловой шишкой лучше отмывается!
— А чем вы посоветуете мне почистить рога? — спросил, выйдя на опушку перед Ежикиным домиком, Лось.
— Песком, — сказал Ежик. — Нет лучше, чем чистить рога песком.
И Лось пошёл к берегу реки и увидел вылезающего из воды Лиса. Лис был рыжий-прерыжий и в правой лапе держал пучок прошлогодней травы.
— Не почистите ли вы мне рога? — пробормотал Лось. — А то неудобно: прилетят птицы, а у меня рога — грязные…
— Сейчас? — сказал Лис. Выкрутил пучок прошлогодней травы, спрятал его под большим камнем и вылез на берег. — Где ваши рога?
Лось склонил рога, и Лис принялся начищать их песком.
— Чтобы блестели? — спросил он.
— Нет, — сказал Ежик. — Блестящие рога — некрасиво. Они должны быть… туманные!
— То есть, чтобы не блестели? — уточнил Лис.
— Чтобы не блестели, — сказал Ежик.
И Лось даже отфыркивался — так ему было хорошо и приятно.
А Дятел уже совсем вычистил пёрышки и был теперь чистый и молодой.
Заяц отмыл уши и мыл хвостик.
А Ёжик давно уже протёр тряпочкой каждую иголку и был такой чистый, что даже самая чистая птица не смогла бы ему сказать, что она чище его!
ДАЛЕКО, ДАЛЕКО НА ЮГЕ
В апреле, когда на деревьях начали распускаться почки, Ёжик вышел на берег реки, встал на задние лапки, глубоко вздохнул и посмотрел, не сорвалась ли с привязи Щука. Щуку он поймал ещё прошлым летом, и с тех пор она жила у него на длинной веревке, один конец которой был обмотан вокруг щучьего хвоста, а другой — привязан к колышку.
Ежик потянул за верёвку и спросил:
— Как ты себя чувствуешь, Щука?
Щука плеснула хвостом, разинула пасть и беззвучно закричала:
— Кактысебячувствуешь? Кактысебячувствуешь?.. Плохо! Вот как я себя чувствую!..
— А что с тобой? — спросил Ёжик.
— Чтостобой? Чтостобой?.. — беззвучно передразнила Щука. — Вот посиди целую зиму на привязи, тогда будешь знать, что со мной!..
— А хочешь поехать далеко-далеко? — спросил Ежик.
— Никуда не поеду!
— А я тебе лягушку принёс… — сказал Ежик.
— Лягушку?
— Да. Зелёную и толстую. Я её целую зиму кормил!
Щука выглянула из воды и с подозрением поглядела на зелёный мешочек, который висел у Ежика через плечо.
Ежик бережно погладил его, а потом плавно покачал перед самым носом у Щуки.
— Я думал, ты поедешь… — сказал он.
— Ква-а-а? — зелёненьким голосом сказал мешочек.
— За-пря-гай! — крикнула Щука и подплыла к берегу.
Ёжик отвязал верёвку от колышка и привязал её к носу лодки. Сам сел на корме и взял в лапу длинную хворостину.
— По-ехали! — крикнул он.
Лодка вышла на середину реки, повернула и понеслась вниз по течению.
— Как ты себя чувствуешь, Щука? — снова спросил Ежик.
Щука ничего не ответила. Она изо всех сил гребла плавниками и била хвостом, и ей было не до разговоров.
А Ежик стал думать о том, что далеко-далеко на юге, куда он плывёт, на маленьком островке растёт старый каштан и что у него набухли, наверное, теперь почки… И что он, Ежик, приплывёт к пустынному островку, привяжет лодку и наломает каштановых веточек, а потом вернётся домой и поставит их в воду. И через неделю у него дома распустятся большие белые свечи. Но они не сразу распустятся, а сначала покажутся пятипалые зелёные листочки, маленькие и нежные, в белом пуху… И он, Ежик, никуда не будет ходить, ни с кем не станет разговаривать, а запрётся дома, поставит перед собой банку с ветками и будет целыми днями, с утра до вечера, смотреть на них, чтобы всё-всё было у него перед глазами, чтобы ничего-ничего не пропустить…
