Порог - [41]

Это так воодушевило его, что напоследок он показал Алане небо в алмазах — вот тут не нужно было лениться. Ее телефон разрывался от звонков, но ей было абсолютно все равно, она была очень занята…

Однако и десерт бывает съеден. Любовники распрощались, и Алана, как «деловая женщина», пошла к ближайшему терминалу, а Алан, войдя под тень ближайшего навеса, дотронулся до своего шрама на плече, с помощью которого преображался, и вышел под солнце немолодой полной дамой, одетой неброско, но дорого, в длинном легком платье и шазюбле пастельных тонов. Тут же затерявшись среди таких же праздно гуляющих туристок, Бизанкур направился к ресторанчику «У Карлоса». Почему бы не выпить кофе. Или не отведать кукурузы на шпажках по особому рецепту.

Разумеется, француза интересовали дела куда более волнующие, чем кукуруза на шпажках. Он внимательно осматривался, ища пока непонятные ему знаки. Он знал, что поймет, когда увидит хоть что-нибудь. И вот внезапный порыв ветра схватил и поволок по тротуару брошенную кем-то мимо урны газету. Она, шелестя страницами, развернулась несколько раз, как огромный нелепый бутон, распускаясь в пышный бумажный цветок, и внезапно, бросившись вбок, страстно обняла фонарный столб. Тут же завибрировала, содрогаясь, рекламная раскладушка и со скрежетом завалилась набок; затрепетали рукавами и штанинами цветные пляжные тряпки, стремясь сорваться с вешалок около магазинчика и отправиться в полет. Вот ветер, крепчая, швырнул целые пригоршни песка в лица прохожим, и те закричали, отплевываясь и пытаясь удержать свои улетающие шляпы, а шквал поднялся выше, нещадно трепля рваную бахрому пальмовых листьев. Небо загудело, натягиваясь парусом, и погнало серые стремительные облака. Враз потемнело, ударили тугие косые струи ливня, а вдалеке прогрохотали раскаты грома.

«Ну, и что же, что ливень, — сдерживал себя Бизанкур, уже видя на другой стороне улицы вывеску „У Карлоса“, — Мало ли дождей бывает здесь летом…»

Но тут впереди закричали и задвигались люди. «Нет!» — расслышал он отдельные выкрики. «Ребенок!» «Не может быть!» «Какое горе!» «Карлос!»

Жан-Жак остановился, заслоняясь руками от секущих струй и порывов ветра, уже не сомневаясь в успехе. Слишком много совпадений — вот так же внезапно налетела гроза, как у токийского храма, где безвременно почила добродетель Умеренности, а перед этим сотрясся на мгновение мир, услышав адское заклинание… Эти крики про ребенка и горе, вкупе с именем отца мальчика. Неужели получилось?! Неужели уничтожено и Целомудрие?! Он по праву мог гордиться и своей исполнительностью, и смекалкой.

Но он должен был убедиться до конца. Вот из дверей ресторанчика выскочил молодой мужчина, смуглый и бородатый; он держал на руках безвольное тельце ребенка, которое прижимал к себе, бессвязно выкрикивая: «Врача! Помогите! Да скорее же!» Его вопли перемежались рыданиями.

Да. Сомнений нет. Это Хесус, и он на руках своего отца Карлоса. Неважно даже, что с ним произошло. Укусила ли его собака, забежавшая с улицы, или плеснуло из кастрюли кипятком. Какая разница. Главное, что он не подает признаков жизни. Главное, что было произнесено заклинание, и волшебные три минуты истекут, прежде чем ребенку будет оказана хоть какая-то помощь. Да какая тут помощь, когда обезумевшая толпа, как стадо баранов, тупо мечется из стороны в сторону, больше мешая, чем помогая.

Целомудрие, проща-ай! Продано ты мамочкой-шлюхой за три миллиона долларов — теперь дела ее, безусловно, пойдут в гору без эдаких кандалов виде ребенка и мужа. А может быть, у Аланы от стресса проснется совесть — бывает же так! — и она уйдет в монастырь или сопьется, проклиная свою неуемную похоть. «Как бы не так, — трезво и рассудительно пробормотал внутренний голос Бизанкура. — Три миллиона на дороге не валяются. Если ты, девочка, не будешь конченой дурой, ты найдешь им применение. И лучшее, чем помощь неимущим и прочая дребедень».

Значит, схема работает именно таким образом. Убежденный тем или иным способом родитель произносит заклинание, вызывая кратковременное потрясение Мироздания, или чего там еще, затем в рекордно короткие сроки, как оказалось, дитя гибнет. Неважно, каким образом, но неминуемо. Бинго.

А теперь можно наведаться и домой.

В списке добродетелей значилось Усердие, а в списке стран — давно покинутая Франция. Нет, по родине Жан-Жак Бизанкур не скучал совершенно, но именно во Франции поджидал его наставник Бельфегор, и именно он был антагонистом этого отвратительного людского качества — усердия.

Презрительно протянув про себя это слово, полная дама решительно отряхнула одежду от песка и пошла вперед по улице, уже не замечая мечущихся людей и выискивая взглядом такси.

— В аэропорт, — бросила водителю дорого одетая дама без багажа, чем заслужила долгий взгляд темнокожего водителя.

Впрочем, тот ничего не сказал и послушно тронулся с места.

И тут Жан-Жака накрыло. Масса противоречивых ощущений набросилась на него разом, словно рой голодных злых ос. Ему не хватало Беллы.

Нет, это нельзя было назвать человеческим словом «соскучился» — совсем нет. И нельзя было сказать, чтобы он был растерянным и не знал, что делать. Мало того, он начал это осознавать. Знать и осознавать — это разные вещи. И Бизанкуру не хватало осознания того, что кто-то еще с ним заодно, что не он один причастен к тем ужасным делам, которые делались ими на протяжении нескольких веков… В конце концов, разве это была его инициатива? Разве это только его вина?!