Порочные игры - [39]

— Прикину, как у меня со временем, и позвоню вам. Уж очень много дел накопилось.

— Понимаю. Запишите, пожалуйста, мой телефон и адрес. Когда освободитесь, дайте знать. Я чаще всего работаю дома.

Я продиктовал ему подробный адрес.

— Если придете, буду очень признателен.

— Хорошо, постараюсь, — сказал он и повесил трубку.

Позвонил он мне лишь дней через десять, поздно вечером.

— Это Пирсон, — сказал он кратко.

— Ах да, мистер Пирсон, — ответил я после некоторой паузы. — Очень любезно с вашей стороны, что позвонили.

— Я мог бы приехать завтра.

— Отлично. Меня вполне устраивает.

— Ну, скажем, к восьми, хорошо?

— Конечно.

— Значит, завтра в восемь.

Разговор окончился. На этот раз он звонил из автомата — слышен был шум уличного движения.

На следующий день я накупил готовой еды у «Маркса и Спенсера». Так мне посоветовала девушка, которую я нанял разбирать корреспонденцию. «Я теперь не готовлю, когда зову гостей, — говорила она, — нет смысла. Просто делаю вид, что весь день простояла у плиты. А они, дураки, верят».

Кулинарным мастерством я не отличался и последовал данному мне совету. Гости на все лады расхваливали меня — то ли ничего не понимали, то ли сами поступали так же, как и я.

Пирсон приехал вовремя. Я представлял его себе совершенно другим. Судя по виду, ему было далеко за пятьдесят, но выглядел он моложе — высокий, плотный, с хорошо ухоженными седеющими волосами. Возможно, в молодости он был рыжим, о чем свидетельствовала его очень белая кожа (это сочетание почему-то ассоциируется у меня с дохлой свиньей). Было в нем что-то, что я не сразу заметил, — какая-то странность в лице.

Я предложил ему вина, но он попросил чего-нибудь покрепче и пояснил:

— Вино — кислятина.

Казалось, он нервничал, не мог усидеть на месте, бегал по комнате, рассматривая книги, картины.

— К сожалению, не читал ваших произведений. Я вообще мало читаю. Роджер говорил, что уже опубликовано несколько книг. Насколько я знаю, вы знакомы с ним еще с университетских времен.

— Да, он был моим тьютором и во многом способствовал тому, что я стал писателем.

За обедом мы разговаривали о том о сем: что Англия быстро превращается в нацию лавочников, что манеры портятся, что нарастает волна насилия. О блюдах он никак не отзывался, но съедал все с большим аппетитом. Мы обменялись анекдотами про Роджера. Видимо, он хотел любой ценой уйти от истинной цели визита, я же пытался улучить момент и начать интересующий меня разговор.

— Роджер сказал, что когда-то вы оказали ему большую услугу.

Только сейчас, когда он взглянул на меня, я понял, почему лицо его казалось мне странным: левый глаз у него отличался от правого, был тусклым, и, наверно, он им ничего не видел.

— Давно, когда вы еще служили в полицейских подразделениях. — Он промолчал. Я предложил ему стилтон.[39]

— Надеюсь, вы мне тоже поможете.

— Вы имеете в виду Блэгдена? — спросил он с той резкостью, которую я заметил еще при первом телефонном разговоре.

— Да. Вы ведь знали его.

— У нас были кое-какие контакты.

— По службе?

— Совершенно верно.

— Мы ведь с вами лукавим, верно? — Я решил поставить все точки над «и».

Он вынул шелковый носовой платок и вытер заслезившийся больной глаз.

— Я бы так не сказал. По-моему, мы просто соблюдаем осторожность. Вам это просто необходимо, судя по тому, что сообщил мне Роджер.

— Что же он вам сообщил?

— Только самое необходимое, чтобы ввести меня в курс дела. Видите ли, Мартин, — я могу вас так называть?

— Конечно, пожалуйста.

— Насколько я понимаю, вы не по собственной воле, скорее в силу неудачного стечения обстоятельств, попали, мягко говоря, в неприятное положение. Наверно, я смог бы вам помочь, только подумайте хорошенько, нужно ли это вам?

— Да, понимаю.

— Официально Генри умер и похоронен. Может быть, разумнее всего исходить из этого факта.

Он намазал стилтон на крекер и, поднеся ко рту, посмотрел мне в глаза.

— Убийства бывают разные, но, как правило, их можно свести к двум типам. Самые распространенные, пожалуй, — «домашние убийства». Еще убивают ради наживы или ради собственного спасения. Не исключено, что по неизвестным причинам вашему другу Генри необходимо было спастись. Могло такое быть?

Я кивнул. Вычурность его речи усугублялась произношением.

— Исходя из опыта работы, я мог бы попробовать угадать причину. Назовем это пока косвенными уликами. Но если я прав, дело стоило того, чтобы разыграть самоубийство. Он просто не мог поступить иначе. Как по-вашему?

— Право, затрудняюсь ответить. До первого убийства в Венеции я просто был в замешательстве, в шоке от внезапной встречи со старым другом, которого считал мертвым. И поскольку никто не хотел об этом со мной говорить, я рассердился и решил взять дело в свои руки — глупо, конечно. Я полетел в Москву, что оказалось трагической ошибкой. К тому времени у меня уже немного изменились намерения. Возможно… мне это только что пришло в голову… возможно, вначале меня волновал не столько Генри, сколько его жена. Я любил ее когда-то и хотел снова с ней встретиться. Я знал, что она вернулась из-за границы вскоре после его мнимой смерти. Не то чтобы я строил иллюзии относительно возможного исхода нашей встречи, как можно понять из моих романов, я не верю в счастливые финалы, — но уж слишком сильно было желание вновь с ней увидеться. Может быть, я и сейчас этого хочу. Знаете, никто не смог мне ее заменить.