Порочнее ада - [42]

Рут Ди Палма лежала на одной из кроватей, подперев подбородок кулачками и поочередно переводя взгляд с одного собеседника на другого. Ее выгоревшие на солнце волосы были подстрижены коротко, как у мальчика. На ней были плотно обтягивающие брючки и довольно бесформенная рубашка. Лицо — без следов косметики. Превосходный загар.

Шейн вырвал чистый листок из настольной библии, нацарапал на нем «Могу я поговорить с Вами?», вложил листок в кожаный футляр вместе с удостоверением сыщика и протянул девушке.

Рут подняла на него затуманенные от усталости глаза. Потом её взгляд переместился на загипсованную руку и снова вернулся к лицу Шейна. Сыщик так и не решил, холоден ли взгляд девушки, или попросту безразличен.

Прочитав записку и заглянув в удостоверение, Рут изогнула одну бровь и скатилась с кровати. Стоя босиком, она казалась совсем невысокой. Удивительно, но Шейну почудилось, что от неё исходит какой-то свет. Вот, должно быть, что привлекло в ней Хэлбута, подумал он.

Шейн открыл дверь, и они вышли в коридор, не проходя через другие комнаты.

— Который час? — спросила Рут.

Шейн ответил.

— Пора заканчивать, — подавив зевок, сказала девушка. — Я жутко устала, но спать почему-то не хочется. Кофе, таблетки, опять кофе, опять таблетки… Даже воздух там внутри какой-то особенный.

— Наполовину из табачного дыма, — предположил Шейн.

Рут вдохнула ночного воздуха на балконе. Лицо её казалось утомленным. Должно быть от амфетаминов, решил Шейн, которые помогали ей бодрствовать.

— Значит, не удался ваш уик-энд в Джорджии?

— Он закончился, не успев начаться, — ответил сыщик. — С тех пор уже много воды утекло.

— Так я и думала. Одной настойчивостью тут ничего не добиться. Если не везет, так не везет.

— А вам известно, что мы пытались выяснить?

— Форбс мне об этом все уши прожужжал.

Шейн предложил ей сигарету. Рут отказалась. Тогда он закурил сам, потом сказал:

— Многие стараются убедить меня, что он торговал секретами компании. Что вы об этом думаете?

— Я не думаю о том, что меня не интересует. — Она опять глубоко вздохнула. — Или вы хотите, чтобы я прикинулась удивленной?

— Я надеялся, что так или иначе вы отреагируете хоть как-нибудь.

Рут повернулась к нему, и впервые в её глазах появился интерес.

— Откровенно говоря, мне безразлично, какая из двух компаний первой предложит новую краску.

— А насколько вам безразлично, является ли Форбс вором или нет?

— О таких тонкостях я предпочитаю не распространяться. Но я вполне понимаю, почему это интересует вас — это ваша профессия.

— А если его посадят?

— Не говорите глупостей. Он же — бесспорный наследник. Они не позволят, чтобы зашло так далеко. В худшем случае прекратят платить ему жалованье. Кстати, если вы и в самом деле хотите знать мое мнение, в чем я сомневаюсь, то это лучшее, что могло бы случиться с Форбсом.

— Чтобы он мог всерьез отдаться литературе?

— Чтобы он мог всерьез задуматься, о чем бы написать.

Шейн пытался определить, что из сказанного Рут было правдой, а что следствием бессонного уик-энда. Вдруг на лице девушки отразилось нормальное человеческое беспокойство.

— Я сомневаюсь, чтобы он мог пойти на такое, — сказала она. — По-моему, эта дурацкая работа значит для него больше, чем он показывает… такой уж у него недостаток. Форбс отрицает это, но в будние дни он ведет себя совершенно иначе.

— Расскажите о его финансовых делах, — попросил Шейн.

— А что вы хотите знать? Он пытается прожить на собственный заработок, и очень мучается. Вы не поверите, как мало ему платят. Едва хватает, чтобы свести концы с концами. Мы установили с ним правило, согласно которому в будние дни он обязуется не думать о деньгах каждую минуту. Боюсь, что из-за меня у него разовьется язва желудка.

— Вы просили у него деньги в декабре или январе, чтобы съездить в Пуэрто-Рико?

Рут негромко рассмеялась.

— Кто вам сказал? Его отец?

— Дядя, — сказал Шейн.

— Что ж, мистер Шейн, признаюсь, я и впрямь просила его. Но не делайте из мухи слона. Тогда я его ещё так хорошо не знала. Вот и попросила заплатить за аборт, в котором вовсе не нуждалась. Просто у меня не было ни гроша, а хотелось посмотреть Пуэрто-Рико. Тогда я не знала, что у него у самого в карманах ветер гуляет.

Шейн стряхнул пепел с сигареты.

— Так вы все-таки поехали в Пуэрто-Рико?

— Конечно.

— А Форбс знает, что вы провели его с абортом?

— Да, позже я во всем призналась. Он обиделся, как ребенок. Он не выносит неискренности.

Она потянулась, точь-в-точь, как кошка. В ней и в самом деле есть что-то кошачье, подумал Шейн — лоск, безразличие, грациозность движений.

— Он должен за мной заехать, — добавила Рут. — Он знает, что вы за ним охотитесь?

Шейн вдруг разозлился. Схватив девушку за плечи, он встряхнул её, и развернул лицом к себе.

— Вы понимаете, что он попал в беду, или нет?

— А мне какое дело? Я не люблю Форбса. Я все сделала, чтобы не влюбиться, хотя порой это было нелегко — он парень перспективный. Но я не собираюсь распускать сопли, если его заметут.

— Что вы говорите, черт побери?

— А вот что, — спокойно ответила Рут. — Мне нравится, как вы обнимаете меня за плечи. Аж дух захватывает. Беда знакомых мне мужчин в том, что настоящих мужчин среди них — раз два и обчелся. Вы — другое дело. Если хотите снять для нас номер на ночь — а сегодня воскресенье, и у них наверняка есть вакансии, — то я согласна. Обещаю вам: мы славно проведем время. Если Форбс об этом проведает, то целую неделю будет ходить надутый. Он — постоянный. А я — ветреница. Мне бы ничего не стоило скопировать эту формулу и торговать ею вразнос, потому что мне совершенно все равно, кто изобрел эту краску. А вот Форбс не смог бы.