Порхающая душа - [6]

И горела на сердце свежая ранка,

Сжигая слезы обиды и гнева.

Обручение

«Я хочу померяться силами с волной,

Я больше ждать не могу.

Ты подождешь меня на берегу?

Тебе не страшно одной?»

И ты смело поднял руку

И ударил волну в лицо.

Тихо-тихо, без стука

Упало на дно кольцо.

Ты на берег вышел победный —

С морем навек обручен.

Так чем же ты так огорчен,

Мой мальчик бледный?

Осень

Я не могу смотреть без боли

На трамвай, номер третий.

Он возил нас к приморскому вокзалу,

Отгула мы уезжали в поле,

Оттуда — в домик, самый милый на свете,

Где я сказку сказок узнала.

Теперь я больше туда не поеду — домик пуст.

И только голый малиновый куст

Стережет сад.

И цветы табака увяли и на земле лежат.

Целый день дождь идет.

Сосны стоят печальные.

И только по-прежнему труба на башне поет.

И звенят колокольчики хрустальные.

После разлуки

На длинных, золотых, на загнутых ресницах

Повисли слезы, будто капельки росы.

Похоже, что все это только снится:

Так тихо. Так тепло. Стучат часы.

Лежу и слушаю тебя. Как странно —

Я не в вагоне. Сладкая нирвана

Меня окутала, и говорить мне лень.

Какая острая, смешная тень!

Ведь это ты? — Не может быть. — Конечно!

Ты на стене — урод… Ты на стене — потешный.

Ну, улыбнись! Зачем слеза на шелковых ресницах?

Все это наяву, все это нам не снится, —

Так улыбнись же…

Мимоза

Корзинку привезли из Ниццы,

И в ней мимозы золотые ветки.

Мои цветы любимые! Они здесь редки.

Будь осторожен — крышку не сломай…

Вдруг в декабре — расцвел благоуханный май,

Вновь раскрываются нежнейшие глубины,

Опять в твоих глазах горят аквамарины

И голубыми кажутся ресницы.

Для нас весна, когда деревья в серебре,

К нам май двенадцатый слетает в декабре.

Друзья

Ты пойдешь сегодня вечером к белокурой певице,

Ты будешь ласкать ее, целовать ее колени.

Через час у обоих станут розовыми лица,

А руки — бессильными от истомной лени.

А потом ты ей скажешь: «Ты такая красивая!

Твои волосы — шелковые паутинки»…

И польются слова неверные, льстивые,

Ярко расписные, как лубочные картинки.

Потом ты закуришь египетскую папиросу

И спросишь: «Хорошо со мной тебе, милая?»

Кажется, никогда бы тебе не простила я

Только этого одного вопроса.

Но я знаю: ты скажешь и это.

И еще много близких мне слов.

Знаю, как шепнешь: «Не надо света,

Я погашу»…

Хорошо. Пусть. Но я очень прошу —

Не читай ей моих стихов.

Конец

«Я должен быть одиноким»…

Вот все, что он сказал. Разве это так много?

Никогда его глаза не глядели так строго.

А голос — не был таким глубоким.

Все ясно. Ни лжи. Ни обмана.

Что может быть души его белоснежней?

«Я не изменился. Я прежний

И любить тебя не перестану.

Но я по природе своей одинок.

Жизнь вдвоем — тесная клетка».

И все. У нее остался его серый платок.

На нем — белая метка.

Обреченная

Как скучно без цветов! Как скучно без вина!

Как скучно без людей, смешно влюбленных!

С тоской мечтаю я о веках, опаленных

Ночами, пролетавшими без сна.

Угарный яркий зал, колючее вино —

И скрипка черного Гулеско!

Мишурной цепи этой я звено,

Я — луч искусственного блеска.

Как цветок

Мне сладко было пить густой пахучий яд,

Как бархат красных роз в большом пучке мимозы…

О празднике далеком говорят

Мне лепестки увядшей красной розы.

Я вспоминаю… я пьянею…

Целует лепестки горячий жадный рот…

Я пламенею…

О, роза красная! Цвели мы с ней — и вот —

Я вяну вместе с нею.

Карточка

Яну К…скому

Я нашла сегодня вашу карточку в бюваре —

И… Помните ночь на благотворительном базаре?

И ночь у меня?

И мутный рассвет петербургского дня?

Как встречи наши были праздничны и ярки!

Помните красные цветы и желтое вино

Нашей любимой марки?

И как мы «опустились на дно?»

И белый кувшин — «на текущий счет?»

Ах, поток жизни течет и течет —

И все уплывает…

Но я хочу верить и верю — бывают —

Прекрасные миги, которые не знают смерти.

Я верю — и вы поверьте.

Апрель 1914

Ракета

Все любят землю, а мы паркет

Для денди в искусстве.

Все жаждут молний, а мы ракет,

Солгавших о чувстве.

Нас только двое — и ты один —

Сплетем треугольник.

Ты будешь раб наш — властелин,

Наш царь и невольник.

От мира скроет тройную страсть

Тройная загадка.

Пойми, как страшно любовь украсть —

И как это сладко.

КИСЕЙНОЕ

Кисейное

Красиво было то, что вы меня не знали,

И я почти не знала вас, что рук

И губ прикосновений оба не искали,

А наши письма начинались: «Нежный друг».

Волнующей казалась наша переписка —

Капризные причудливые речи —

И грациозным то, что друг от друга близко

Мы оба долго избегали встречи.

И эта нежная, прекрасная влюбленность —

Как это грустно, милый друг, как странно —

В вас вызывала только утомленность,

Казалась вам нарочной и обманной.

А так красиво было — вы меня не знали,

И я почти не знала вас. Мы рук

И губ прикосновений оба не искали,

А наши письма начинались: «Нежный друг».

Вспомнилось

Как хорошо тогда мне было с вами —

Так радостно глядеть в молчанье ваших глаз

И тихо говорить полусловами

О том, что я люблю и что волнует вас.

А на полу квадрат оконной рамы

Нарисовала яркая луна.

Вы помните — сидели до утра мы —

Вы — на ковре, я — в кресле у окна…

Такие синие

Я лежу. Сквозь ветки пинии

Смотрит неба бирюза,

Как твои — такие синие

И печальные глаза.

Брови тонкой чистой линией

Обвели твои глаза.

А глаза — такие синие,

Так печальна их слеза.

Твой полет — орла орлинее,

Клич — грознее, чем гроза,