Порченая - [59]

Первой потерю заметила Нонон Кокуан, приглядевшись к красивому породистому лицу Жанны, белевшему среди зелени осоки.

— Пастух отомстил сполна, — вымолвила она.

Простолюдинкам отрезанные волосы показались вторым убийством. Каждая из них высказала свое мнение о внезапной смерти, сожалея о несчастной судьбе женщины, заслужившей всеобщее уважение.

Как только до Кло донеслась весть о гибели хозяйки, пришли поплакать о ней и слуги. Не было только мужа Жанны, хозяина Фомы Ле Ардуэя. Он, примчавшись в Кло накануне вечером бешеным галопом и узнав, что жены нет дома, умчался как вихрь и до сих пор не вернулся. Лошадь пришла на двор без седока, вся в пене, со спутанной гривой, волоча за собой поводья. Обыватели Белой Пустыни не любили Фому и шепотом обиняками спрашивали друг у друга, уж не убил ли кто Жанну и не муж ли виновник ее внезапной гибели, раз его нет рядом с ней?..

Кумушки давно уже точили язычки о Фому.

— Угрюмец-то в последнее время вконец озлобился, — шушукались они, — таким страшным его никто никогда не видывал. А коли мог таить про себя непереносимую ревность, то мог ей и выход дать…

Но кумушки пока только судили да рядили о Фоме, окончательного приговора они ему не вынесли. Бывший монах, предводитель мятежников, кающийся гордец вызывал у них не меньше подозрений. Шуана они винили в том, что он вторгся в жизнь Жанны, лишил ее разума и если не своими руками толкнул несчастную со всей силы в воду, на что тоже был способен, то, уж конечно, подтолкнул к гибели надменностью и высокомерием. Какое из двух предположений станет в конце концов уверенностью, не было еще ясно, оба они сопутствовали сожалениям о погибшей, тревожа всех и будоража, превращая смерть в зловещее, подозрительное и угрожающее событие. Ощутив непокой белопустынцев, таящееся в воздухе напряжение, сторонний наблюдатель мог предугадать и ту ужаснейшую сцену, которая разыгралась на следующий день.

А мертвая Жанна все лежала среди прибрежной осоки, дожидаясь представителей власти — врача и пристава из Белой Пустыни, — что должны были «опознать мертвое тело», как гласит равнодушный язык закона. Обыватели, поспешившие к озерцу с тем, чтобы потешить любопытство неожиданным зрелищем, потихоньку разошлись, вспомнив о неотложных каждодневных делах, однако же дорогой беспокойно перешептывались, гадая и перебирая причины случившейся беды.

Схлынувший поток зевак оставил возле покойницы управляющего Кло — он сидел, дожидаясь прихода властей, — и Нонон Кокуан, которая сама захотела побыть возле умершей. Да и как могла Нонон остаться в стороне? Это она-то, так преданно любившая Жанну? Все последнее время портниха мужественно защищала хозяйку Ле Ардуэй от нападок недоброжелателей, обвинявших несчастную в забвении праведной стези долга и порядка из-за овладевшей ею «страсти к погибели», подразумевая под «погибелью» посещения Клотт и таинственные свидания с аббатом де ла Круа-Жюганом. Нонон глубже всех в деревне — не считая, наверное, старой Клотт — потрясла безвременная смерть Жанны: одно разбитое сердце всегда чувствует боль другого. Защищая ее при жизни, Нонон сострадала несчастной любви Жанны Мадлены, хотя та ни словом о ней не обмолвилась; Нонон поняла все без слов: она и сама любила в юности, и так же несчастливо, и поэтому день за днем неподалеку от отчаявшейся влюбленной изнемогала от молчаливой жалости. Из почтения к хозяйке Кло простая поденщица не осмелилась выразить свое сочувствие вслух или дать знать о нем безмолвным, красноречивым знаком, который, не раня, тронул бы сердце лаской, зато теперь она без опаски выражала свою привязанность безутешным плачем. Я уже говорил о простодушии Нонон, портниха не сомневалась, что душа Жанны Мадлены видит, как горько она плачет возле оставленного ею тела… О посмертной признательности тех, кого мы тайно любили при жизни, говорит религия своим чадам, утешая за все несбывшееся здесь, на земле. Нонон Кокуан ощущала на себе дуновение Божьей благодати, и горькие слезы, которые она проливала, становились все слаще.

Между тем ослепительное утро превратилось в ослепительный день. Может быть, в самый чудесный из летних дней: воздух был свеж и прозрачен, озерцо сверкало, травы пахли пряно и сладко, солнце грело все жарче и жарче, бабочки, шмели и пчелы, привлеченные неподвижностью Жанны, вились и жужжали вокруг нее, а она лежала, будто преждевременно срезанный цветок. Нонон, то сидя, то опустившись на колени, перебирала четки и молилась Той, что жалеет нас и тогда, когда Господь занят лишь Своей справедливостью, ибо Он одарил Свою мать даром быть милосерднее, чем Он сам.

Время от времени набожная Нонон поднимала прекрасные голубые глаза — их лазурь сияла чище и ярче от загоревшегося сердечного огня — к другой лазури, которую не помрачали ни века, ни бури, и сквозь ее сияние видела Жанну, что наклонялась к ней с ласковой улыбкой. Управляющий сидел по другую сторону от покойницы и подавленно молчал — близость смерти часто действует угнетающе на ограниченных людей.

Солнце припекало все сильнее, Нонон прикрыла лицо Жанны тем самым алым передником, кусочек которого остался в руках у Клотт, пытавшейся удержать свою гостью. Единственный лоскуток царственного пурпура, приготовленный судьбой для родовитой патрицианки. Много лет под грубой шерстяной кофтой томилась спеленутая, перекрученная, задавленная душа аристократки, но в один прекрасный день, почуяв близость другой, себе подобной, она рванулась на волю, разбила земной уклад, сосуд, жизнь.