Пора по домам, ребята - [66]

Сташек улыбнулся про себя — ему понравился этот упрямый, непослушный сын. Открыл глаза. Поезд сбавлял ход. Подъезжали к Жешову. Разыскал коменданта станции, поставил печать на отпускном удостоверении.

— Есть где переночевать?

Седоватый хорунжий с колодкой боевых наград на груди протянул ему лист бумаги.

— Я родом отсюда. Пойду. К дедушке.

— В Калиновую? Не советую. Попутной машины не поймаешь, а пешком идти не очень-то приятно.

— А что со мной могут сделать?

Хорунжий усмехнулся в усы, заметив, что Родак непроизвольно поправил автомат на плече.

— Ну, как хочешь. Неделю назад как раз в тех местах двух парней разоружили.

— Кто?

— Разные типы здесь бродят. Говорят — лесные братья.

— А чего они в этом лесу ищут?

— Наверное, не грибы. Говорят, Польшу.

— Но ведь Польша уже есть!

— Верно. Но они ищут другую.

— Найдут?

— Найдут — не найдут, только горько, браток, что польская кровь льется. Будто бы Гитлер мало ее пролил. Один капрал, паренек родом из-под Дынова, приехал в отпуск и не вернулся. Числится у меня здесь в списке, только что из этого? Часть запрашивает, а его и след простыл.

— Что же с ним могло случиться? Убили?

— Могли убить, а мог дезертировать, уйти в лес, у бабы под периной остаться. Кто его знает. Во всяком случае, браток, здесь не фронт. Там по крайней мере все было ясно. Там человек знал: кто свой, а кто враг. А здесь? С ума можно сойти! На станции есть зал ожидания, подремли до утра, а потом пойдешь. Днем всегда веселее…

Сташек уже готов был воспользоваться советом хорунжего, и просто так вышел еще на привокзальную площадь. А как глянул в сторону калиновских холмов и подумал, что за час быстрой ходьбы может очутиться у порога дедушкиного дома, — не выдержал: поправил конфедератку, закинул за спину автомат и отправился в путь… Шел большаком, разбитым, в рытвинах, покрытым толстым слоем пыли. Одним большим хором отзываются в придорожных канавах кузнечики. Квакают лягушки. Иногда залает собака. На холмах, в хатках, притаившихся в перелесках и оврагах, нет-нет да и мелькнет тусклый свет керосиновой лампы и сразу исчезнет! Нет, в это трудно поверить! Он снова здесь! С каждым шагом приближается к заветной цели. Вот обрадуется дедушка! Интересно, женился ли дядя Изидор?

Где-то впереди слышно, как по большаку тарахтит телега, и вновь воцаряется тишина. Остановилась или свернула на проселочную дорогу. Нет, не свернула. Стоит на обочине, недалеко от моста через Струг. Сташек поправляет автомат, придерживает его за ствол. Приближается к телеге. В упряжке пара лошадей. Одна из них громко фыркает, звенит при этом нарядная уздечка. На телеге виднеются четыре силуэта и вспыхивают огоньки самокруток. Молчат. Он проходит мимо них, в двух шагах от телеги. Четверо мужчин. Двое в военной форме, у одного конфедератка на голове, такая же, как и у Сташека. Лиц различить невозможно. Когда он уже миновал телегу, кто-то из них бросает:

— Добрый вечер! Далеко ли собрались?

Сташек останавливается. Крепче сжимает автомат. Видимо, они хотят услышать его голос. Проверить: свой или чужой.

— Вечер добрый! Далеко, да не очень: в Калиновую.

— Можем подвезти. Мы как раз едем в ту сторону.

— Спасибо. По правде говоря, совсем недалеко, но на телеге ногам всегда легче.

Он вскочил сзади на подводу, уселся на перекладину. На всякий случай хотел, чтобы все были у него на виду. Они, видно, поняли это, но не стали уговаривать пересесть. Тот, кто завел разговор, был за возницу. Родак видел только его спину. Когда тот обернулся, раз или два, его лицо показалось Сташеку знакомым, но никак не мог вспомнить, кто это. Значит, двое в военной форме. Парень в конфедератке сидел рядом с возницей, поэтому Сташек не мог разглядеть его лица. Он не оборачивался и молчал. Из сидевших лицом к Родаку один был в военной гимнастерке, но гражданских брюках. Похоже, они были сверстниками Сташека, на ногах — офицерские сапоги, блестевшие в свете луны.

— Закурите? — предложил мужчина с высоким, курчавым чубом.

— Спасибо, не курю.

— Ну и счастливчик же вы, старший сержант. В отпуск?

— Да, на несколько дней.

— А где служите?

— Что ты спрашиваешь, дурень. Пан сержант все равно тебе не ответит: военная тайна, — вмешался другой с широким бабьим лицом и писклявым голосом.

— Спрашиваю из любопытства, просто так.

— Служу на западе.

— Неспокойно там? Говорят, немцы опять туда вернутся.

— Не вернутся, будьте спокойны.

— Вы так уверены, старший сержант? А если Запад двинется, тогда…

— Да не морочь ты голову политикой, человек в отпуск едет. — Возница прервал на полуслове кучерявого и спросил: — Извините за любопытство, вы — здешний? Едете в Калиновую, я там почти всех знаю, а вот вас что-то не могу припомнить.

— Ничего удивительного, я уехал отсюда пацаном. Еду к дедушке, к Леону Скочилясу. Вы его знаете?

— Кто же Скочиляса не знает! Сейчас, сейчас, а вы, случайно, не Родак? Сын Бронека Родака? Его семья до войны переехала в Залещики.

— Да, это я.

— Как летит время. Помню тебя… вас помню еще ребенком. Я Зволень, живу возле монастыря. Не помнишь меня, Сташек?

— То-то мне показалось, что я откуда-то вас знаю.

— Знаешь, наверняка знаешь. Я ведь приходил в ваш дом, мы были приятелями с твоим отцом. Хороший был человек. И смотри же, какое несчастье на вас обрушилось: сначала мать в Сибири навечно осталась, а потом отец погиб под Монте Кассино…