Перед отъездом Айны вздыхал и охал. Путь не близкий, а на дорогу дать нечего.
— У тебя я видел чистый мешочек, в котором был хлеб. Дай его, Мария надолбит мороженого мяса. Я брошу туда немного соли и сухого луку. Остановитесь в дороге, поставите котелок с водой и, как только закипит, бросите туда мясо. Будет очень вкусно и сытно.
Пока пастухи вылавливали ездовых оленей, а Айны готовил легкую нарту, подтягивая ремни на копыльях, инспектор подошел к Марии. Она долбила каменным увесистым молотком большой кусок мороженого мяса. Заготовив кучку, тут же складывала его в мешочек.
— Мария, разве каменным молотком лучше? Вон же удобная кувалдочка лежит.
— Конечно лучше, — улыбнулась Мария. — Когда железным молотком долбишь, мясо налипает и его невозможно отодрать, — и продолжала долбить.
Подошел Айны:
— Сейчас соли, лучку бросим туда, и будет очень вкусно.
Вскоре подогнали четырех ездовых оленей. У Тымко они красивые и рослые, инспектору же привели старых, одного даже горбатого и безрогого.
— Что же, получше не могли найти? — обиделся инспектор.
— Айметгыргин жадноватый немножко, — ответил Айны. — Но эти спокойные, — утешил он инспектора.
— Аттау! Трогаемся! — сказал Тымко и сел на нарту. Олени сорвались с места и понеслись.
— До свидания, Айны! — пожал ему руку инспектор. — До свидания, Мария!
Мария демонстративно отвернулась.
Олени спокойно стронулись с места и сразу взяли ровный шаг. Горбач был ведущим. Сколько инспектор ни тыкал их тины, скорости набрать не смог.
— Мэй! — услышал он вслед голос Айны. — Ысловар не забудь! Я тоже хочу говорить по-русски!
Инспектор оглянулся. Рядом с Айны стояла и махала рукой Мария.
Хорошо и радостно было на душе. Сорокаградусный мартовский мороз не чувствовался. Одет инспектор теперь по-настоящему, по-чукотски. Лишь шерсть неприятно щекочет голое тело. Послушные олени уверенно шли по следу Тымко.
— Ох и удружил тебе Айметгыргин! — смеялся Тымко.
— Ничего, зато смирные, — успокаивал сам себя инспектор.
На очередном привале, ожидая, когда закипит вода в котелке, он сунул руку в мешок с мясом и положил щепотку в рот. Мясо просолилось, пропахло луком и приятно таяло на языке. Потянулся за ним и Тымко. Когда вода закипела, в мешочке уже почти ничего не осталось. Но и из остатков получился хороший жирный бульон.
И снова Тымко на своих красавцах уносился вперед, а инспектор плелся за ним. Но к вечеру вышло все по русской пословице: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним». Молодые и еще не совсем привыкшие к упряжной езде олени Тымко стали капризничать. Ни с того ни с сего вдруг срывались в сторону и застревали в кустах. Тымко ругался, выволакивая их на тропу. А когда стало темно и пошли по перевалу, олени резко рванули в сторону и понеслись по редкому лесу вниз. Около часа ожидал инспектор. Тымко, потный и запыхавшийся, догнав его, сказал:
— Давай ты теперь вперед иди! Дорога есть.
И олени инспектора пошли по тропе, а потом постепенно ускорили бег. Инспектор первым в два часа ночи въехал в Ыпальгин.
Старики чудаки
Короткие рассказы
Все бригады уже давно решили, где проводить отел, и лишь бригада Ранавтагина медлила с выбором. Найти удачное место для отела оленей и хорошо провести его так же важно для чаучу, как для хлебороба успешно провести сев. Бригада была не из плохих, Ранавтагин считался опытным оленеводом, и на него можно было положиться. Но руководство района настойчиво требовало от колхоза точных сведений о готовности к отелу.
— Давай-ка съездим к Ранавтагину, — предложил парторг председателю колхоза, недавно прибывшему с материка.
Выехали утром на собаках, а к вечеру были в бригаде.
Ранавтагин долго думал и наконец сказал:
— Спросим у старика. Что он скажет?
Вместе с бригадиром жил и его старый отец Пананто, в прошлом всю жизнь кочевавший в районе Пувтына и Чичерина. И эту местность он знал так же хорошо, как свою собственную ярангу. Старик был уже слаб, но все же помогал как мог: чинил нарты, упряжь, ремонтировал снегоступы — вельвыегыты, резал и обрабатывал ремни для всяких нужд и часто давал полезные советы. И когда Ранавтагин обратился к нему, то старик задумался, потом на глазах у всех взял лопатку недавно забитого оленя, положил на нее тлеющий уголек из очага и стал его раздувать.
— Что это?! — возмутился председатель. — Всякой чертовщине верить, что ли?!
Старик обмахивал и раздувал уголек до тех пор, пока лопатка под ним не подгорела. Образовалась трещина, похожая на торчащую из-под снега ветку кустарника, обдутую жгучими зимними ветрами.
Старик долго разглядывал трещину, проводил по ней заскорузлым ногтем и что-то шептал про себя. Парторг не вмешивался и наблюдал молча. Наконец старик спокойно и уверенно сказал:
— Отел надо проводить в распадке Кыттапваам.
— Чепуха! — махнул рукой председатель колхоза. — Отел можно проводить в любом распадке, а это черт-те куда тащиться надо!
После все пили чай, беседуя о разном. Сходили с Ранавтагином к стаду. Олени были в хорошем состоянии и, рассыпавшись как бусинки по склону горы Ревней, щипали мох. Перед отъездом парторг, хорошо знавший чукотский язык, подошел к сидевшему у входа в ярангу старику, присел рядом, угостил его папиросой, закурил сам и спросил:
