Пора охоты на моржей - [41]

— А если попробуем так, — не унимался Владик. — Видишь, у самой кромки рядом с нерпой вмерзла небольшая льдина. Она выдержит меня, а тут вот, смотри, по пути тоже есть куски льда. Если я с разбега прокачусь плашмя по льду, то долечу до них; потом оттолкнусь ногами и буду на крепкой льдине. Давай!

— Ну что ж, — нерешительно ответил Эйнес. — Давай!

Ребята не знали, что Кагье, сидевший метрах в пятистах от них, внимательно наблюдал в бинокль и, когда увидел, что Владик обвязывается ремнем акына, догадался, что они с Эйнесом затеяли какую-то глупость, и поспешил к ним. Но опоздал. Владик уже отошел метров на десять от кромки, разбежался и плашмя плюхнулся на лед. Рассчитал он правильно. Докатился до кусков льда, оттолкнулся от них ногами и оказался на крепкой льдине у кромки. Но там, где он прокатился на животе, лед прогнулся, и проступила вода, а по тихому разводью пошли полукругами плавные волны. Темная бездонная вода колыхалась и покачивала льдину, на которую стал Владик. Он осторожно подрубил палкой кромку льда и крикнул Эйнесу:

— Тагам, тащи!

Нерпа была на месте, оставалось перебраться самому.

— По прежнему пути нельзя! — крикнул ему Эйнес, показывая чуть правее на целину тонкого льда с вмерзшими кое-где льдинками.

Кагье не вмешивался. Он сидел рядом и хмуро наблюдал за ребятами, жадно затягиваясь цигаркой, набитой моршанской махоркой.

— Тащи! — крикнул Владик, обвязавшись ремнем акына, сделал бросок и плашмя покатился по льду. Эйнес не давал ослабнуть ремню и бегом тащил его. Он не видел, как Кагье, словно молодой, сделал прыжок и оказался рядом с Эйнесом. Владик не успел провалиться, но вся грудь и живот были мокрыми, а там, где его протащили, проступила вода.

— Кэйве нымелигыт! В уме ли ты! — тихо прошипел Кагье Владику. — Что, у тебя живота нет, печень болит? — продолжал он, намекая на голод. — Тебе дома что, в рот положить нечего? А?.. Ты что, умираешь с голоду? Зачем так делаешь?! Глупый ты! — бросил старик обидное чукотское ругательство и молча направился к дому. Немного отойдя, он остановился и обернулся: — Запомните, охотник ошибается всего один раз в жизни, — и пошел дальше.

Возразить старику нечего. Он был прав.

После Кагье никогда не напоминал об этом случае, словно его и не было. Владик успешно познавал науку морской охоты, и со временем его включили в число настоящих зверобоев, которым было что рассказать о своих приключениях. А старый Ытук сочинил песню-танец про него и исполнил в клубе. Владик сначала обиделся, когда Ытук изобразил его трусливо переходящим тылягыргин и падающим на лед, но потом старик показал его смелым, решительным и удачливым, всегда убивающим нерпу.

Отец Владика не препятствовал охотничьим увлечениям сына, но однажды сказал:

— Охота — вещь хорошая, но надо что-нибудь посерьезнее. Давай-ка иди работать в промкомбинат.

И Владик стал помощником моториста у Таната. Дежурили через день, и обоим удавалось выкроить время, чтобы сходить на охоту.

Новое имя — рабочий

Еще в марте колхозные бригады стали заранее готовиться к весенней охоте на моржа. Освободили из-под снега вельботы, поставили их на киль, убрали набившийся внутрь снег, а когда участились солнечные дни и стало теплее, прошпаклевали и покрыли белой цинковой краской.

Косторезы Увэленского промкомбината, наблюдая из окон мастерской за берегом, вздыхали и завидовали колхозникам, представляя себе всю радость первого торжественного выхода в море и ощущая во рту вкус свежего мяса весеннего моржа.

— Счастливые, на охоту пойдут! — не выдерживал кто-нибудь, глядя, как обводит черной краской борта вельбота Кагье, как ревниво следит за покраской Каляч.

Завидовал колхозникам и Владик, так как тоже был заражен охотничьей страстью. Он работал мотористом в косторезной мастерской, и электроэнергию приходилось давать целый день: косторезы уже давно перешли на обработку кости электробурами, использовали пилу-циркулярку, токарный, сверлильный и фрезерный станки. Когда выдавалось время и мотор работал хорошо, Владик подходил к Кагье.

— Скоро — аттау! На охоту! — говорил он.

— Ии, скоро, — приветливо отвечал ему Кагье, посасывая свою маленькую экономную трубочку. — Давай с нами. Моториста у нас еще нет.

— Не могу, Кагье, работать надо, — отвечал он и, немного постояв у выкрашенного и обновленного вельбота, возвращался в мастерскую.

Хотя и считались косторезы штатными работниками промкомбината и называли их теперь новым словом «рабочие», но в душе они оставались охотниками. И как только выдавался хороший день, когда у кромки припая шла нерпа или начинали весной лететь через косу утки гаги, «рабочие» забывали о своих трудовых обязанностях и, не спрашивая разрешения, уходили на охоту.

— Что будем делать с дисциплиной? — как-то задал вопрос директор промкомбината заведующему косторезным цехом Тааю. — В апреле, смотри, мы не выполнили план из-за того, что косторезы почти не работали.

Таай понимал серьезность вопроса, но как удержишь врожденного охотника на месте, когда идет зверь или летят над поселком стаями утки? В такие дни мастерская пустела, и оставались лишь хромой эскимос Вальтыргин да старый ревматик Чуплю, у которого и в хорошую погоду часто ныли все кости. Да и сам Таай бывал грешен, когда рано утром, соблазнившись хорошей погодой, уходил с мелкокалиберкой на кромку припая и опаздывал на работу на несколько часов.