Пора, мой друг, пора - [6]

– Терпеть не могу таких, как они.

– Каких? Они такие же, как все. Чем ты от них отличаешься?

Тоже любишь джаз и все такое…

– Я всю жизнь работаю! – почти закричал я.

Непонятно, почему все это меня так сильно задевало, еще вчера я бы только хихикнул и смолчал, а сегодня вот ругаюсь, кричу.

– Я всю жизнь работаю, – повторил я, останавливаясь у какой-то витрины. – Всю жизнь работаю, как ишак, и только тех люблю, кто работает, как ишаки. Я ишаков люблю, чудаков, а не таких умников!

– Работаешь ты только для пижонства, – сказала она, поворачиваясь лицом к витрине.

– Молодец! – засмеялся я. – Умница!

– А для чего же еще?

– Чтобы жить, понимаешь? Чтобы есть! Ням-ням мне надо делать, понимаешь?

– Мог бы спокойно работать в газете.

– Кабы мог, так и работал бы, – сказал я и тоже повернулся к витрине.

На витрине в левом углу красовался Рубинштейн, вырезанный из фанеры. Отличный такой Рубинштейн, с гривой волос, с дирижерской палочкой. А в правом углу – лупоглазый школьник, похожий на Микки-Мауса, с карандашами и тетрадками в руках. Это был магазин культтоваров и канцпринадлежностей.

– Ну чего тебе от физика-то нужно было? – спросила Таня.

– Ничего, просто чтобы он отшился.

На самом деле я ругал себя за ссору с физиком. Я тоже оказался пижоном, проявляя свой дурацкий снобизм, прямо выворачивался весь, куражился, вроде Барабанчикова. Но мне действительно хотелось, чтобы он ушел. Хороший ты или плохой – уходи, физик!

Мы замолчали и долго молча разглядывали витрину, она – Рубинштейна, а я мальчика. Вдруг она прикоснулась к моей груди. Я посмотрел: оказывается, рубашка у меня была грязная.

– Что это? – прошептала она. – Улица Лабораториум, да?

– Глупости какие, – громко сказал я. – С чего ты взяла?

– Ты так же пачкался тогда, когда лазал в башню.

– Нет, это в другом месте, – я застегнул пиджак. – Что ты мне хотела сказать?

– Ах да! – Она поправила волосы, глядя в витрину. – Ты подал на развод?

– Да. А ты?

– Я тоже.

– Прекрасно, – я шутовски пожал ей руку. – Встречный иск. А что ты написала?

– Ну что? – она пожала плечами. – Как обычно: не сошлись характерами. А ты?

– А я написал, что меня не устраивает твой идейный уровень, что ты не читаешь газет, не конспектируешь и так далее.

– Ты думаешь, это сработает? – засмеялась она.

– Наверняка, – ответил я, и она опять засмеялась.

– Скажи, – сказала она, а зачем ты поехал в эту экспедицию?

– Во-первых, я понятия не имел, что попаду в вашу группу.

Мне просто надо было уехать из Москвы, а во-вторых, почему бы мне не быть здесь?

– Понятно, – вздохнула она. – Проводишь до гостиницы?

– Вон физик возвращается. Он проводит.

Я долго смотрел, как удалялись физик и Таня, в конце улицы под фонарем он взял ее под руку. Потом я повернулся к Рубинштейну.

Сыграй что-нибудь, Рубинштейн. Сыграй, а? Когда же кончится эта ночь?

Глава 3

Мне надо было возвращаться на базу, надо было искать такси, еще выкладывать не меньше чем рубль сорок: автобусы уже не ходили. База наша размещалась за городом, в сосновом лесу, в здании мотоклуба. Там жили все мы, технический состав, а творческий состав, естественно, занимал номера в «Бристоле».

Киноэкспедиция – это не Ноев ковчег.

Из-за темной громады городского театра вынырнул и остановился зеленый огонек. Я побежал через улицу. На бегу видел, что с разных сторон к такси устремились еще двое. Я первый добежал. Открывая дверцу, я вспомнил наши с Таней поездки в такси. Как пропускал ее вперед, и она весело шлепалась на сиденье, а потом рядом с ней весело шлепался я, как мы торопливо обнимались и ехали, прижавшись друг к другу плечами, ехали с блуждающими улыбками на лицах и с глазами, полными нетерпеливого ожидания, как будто там, в конце маршрута, нас ждал какой-то удивительный, счастливый сюрприз.

– Куда поедем? – спросил шофер и включил счетчик.

– За город, к мотоклубу.

– Ясное дело, – буркнул он и тронулся.

Он что-то тихо насвистывал. Лицо у него было худое, с усиками. Он был похож на третьего штурмана с речного парохода, а не на шофера.

Мы ехали через весь город. Взобрались вверх по горбатым улочкам средневекового центра, потом спустились на широкую дорогу, по обеим сторонам которой стояли двухэтажные дома.

Промчался какой-то шальной ярко освещенный автобус без пассажиров, потом нас обогнал милицейский патруль на мотоцикле.

Шофер сразу выключил фары.

«Сейчас буду думать о своей жизни», – решил я. Когда так решаешь, ничего не получается. Начинаешь думать по порядку, и все смешивается, лезет в голову всякая ерунда, только и знаешь, что глазеть по сторонам. «Буду глазеть по сторонам», – решил я и тогда начал думать.

Я вспомнил, как мы познакомились с Таней. В ту пору я, недоучка, вернулся из Средней Азии и был полон веры в себя, в успех своих литературных опытов, в успех у девушек, в полный успех во всем. Уверенность эта возникла у меня вследствие моих бесконечных путешествий и самых разных работ, которые я успел перепробовать в свои двадцать пять.

Я давно уже был предоставлен самому себе. Отец, уставший от жизни, от крупных постов, на которых он сидел до сорок девятого, занимался только своим садиком в Коломне, где он купил полдома после выхода на пенсию. Брат мой, Константин, плавал на подводной лодке в северных морях. Встречались мы с ним редко и случайно: ведь я так же, как и он, бесконечно находился в своих автономных рейсах.