Пора любви - [4]
Ш а р о н о в а. Я пошутила. Это не Саша Соболева.
И г о р ь. А кто же?
Ш а р о н о в а. Оля Огородникова.
И г о р ь. Вот как! Жаль. То есть не совсем жаль, а в общем-то, пожалуй, все равно. Нет, в самом деле, бабушка: это действительно Оля Огородникова?
Ш а р о н о в а. Нет, нет. Не беспокойся. Это Саша Соболева. Можешь убедиться.
И г о р ь. Да. Действительно, Саша Соболева.
Ш а р о н о в а. Теперь ты успокоился?
И г о р ь. А разве я волновался?
Ш а р о н о в а. По-моему, волновался.
И г о р ь. Совсем нет. Тебе показалось.
Ш а р о н о в а. Тем лучше. Стало быть, ты остановился на Саше Соболевой?
И г о р ь. Да. Мы остановились на Саше Соболевой.
Ш а р о н о в а. Категорически?
И г о р ь. Абсолютно.
Ш а р о н о в а. Ну что ж? Она девушка хорошая, читающая.
И г о р ь. В таком случае не будем терять драгоценного времени. Я пошел.
Ш а р о н о в а. Куда?
И г о р ь. К Саше Соболевой.
Ш а р о н о в а. Дай я тебя поцелую. Дорогой мой Игорек...
И г о р ь. Так вы целуйте, а не плачьте.
Ш а р о н о в а. Я не плачу.
И г о р ь. Я пошел.
Ш а р о н о в а. Ну, как говорится, да благословит тебя бог.
Занавес.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Комната Саши Соболевой. В гостях у Саши ее подруга
Ингрид Стуул. На столе - стопка библиотечных книг.
И н г р и д. Однако!
С а ш а. Что - однако?
И н г р и д. Целый штабель книг.
С а ш а. Приходится.
И н г р и д. Раз, два, три, четыре... шесть... девять... двенадцать... тринадцать томов. Чертова дюжина. Не понимаю, когда ты их успеваешь читать?
С а ш а. Я их не читаю.
И н г р и д. Что же ты с ними делаешь?
С а ш а. Я их получаю, а потом сдаю. Получаю и сдаю.
И н г р и д. С какой целью?
С а ш а. Ты все равно не поймешь.
И н г р и д. Может быть, тебе просто нравится ходить в библиотеку?
С а ш а. Может быть.
И н г р и д. Но с какой целью?
С а ш а. Ты не понимаешь?
И н г р и д. Не понимаю.
С а ш а. Я хожу в библиотеку просто так. Без всякой цели.
И н г р и д. Это невозможно. Если человек что-нибудь предпринимает, то непременно имеет при этом какую-нибудь определенную цель.
С а ш а. Ты слишком рациональна.
И н г р и д. Я просто логична. Итак?
С а ш а. Не смотри на меня такими глазами.
И н г р и д. Какими такими?
С а ш а. Слишком проницательными.
И н г р и д. Если тебе это неприятно, могу не смотреть, но ты моя самая близкая подруга, и я хотела бы знать, что с тобой происходит.
С а ш а. Ты думаешь, что со мной что-то происходит?
И н г р и д. Безусловно.
С а ш а. И это заметно по лицу?
И н г р и д. Сразу бросается в глаза.
С а ш а. Что же?
И н г р и д. То без всякого повода делаешься бледной, то опять-таки без всякого повода краснеешь.
С а ш а. Не может быть!
И н г р и д. Представь себе. Дай свои руки.
С а ш а. На.
И н г р и д. Так и есть. Одна горячая, как кипяток, другая - холодная, как лед. Правая холодная, левая горячая. Все!
С а ш а. Что все?
И н г р и д. Ты влюблена.
С а ш а. Откуда ты знаешь?
И н г р и д. Я же тебе говорю: левая горячая - та, которая ближе к сердцу. У тебя горит сердце. Верный признак. Говори, что с тобой?
С а ш а. Не знаю. То есть я знаю, но это так странно. То есть это не странно, даже наоборот - вполне естественно. Но в то же время совершенно непонятно. Во всяком случае, необъяснимо. Вернее, объяснимо, но именно непонятно. Словом, не могу тебе объяснить.
И н г р и д. Можешь не объяснять. Все ясно. Пришла пора - она влюбилась. Ты влюблена.
С а ш а. Нет.
И н г р и д. Санька! Не ври! Ты влюблена!
С а ш а. Влюблена? Это не то слово. Ингрид, пойми: я не влюблена, я просто люблю. Люблю изо всех сил - страстно, глупо, позорно, безнадежно. То есть даже не люблю, а как бы тебе объяснить?
И н г р и д. Объясни. Я пойму.
С а ш а. Я отравлена, поглощена без остатка, сошла с ума.
И н г р и д. Сашка! Тебя ли я слышу и вижу? Как же это тебя угораздило?
С а ш а. Никак. Сама не знаю. Так.
И н г р и д. Так просто никогда не бывает.
С а ш а. Оказывается, бывает. Никогда до сих пор о нем не думала и вдруг в один прекрасный день поняла, что люблю его. Люблю безумно. Его одного в целом свете. И ничего не могу с собой поделать. Знаешь, Ингрид: в этом даже есть что-то удивительное. Я потеряла волю, покой, сон... Не могу спать... Принимаю нембутал.
И н г р и д. Санька, ты преувеличиваешь.
С а ш а. К сожалению, нет. Какое-то наваждение.
И н г р и д. А он?
С а ш а. Он ничего не подозревает.
И н г р и д. Совсем ничего?
С а ш а. Абсолютно ничего. Как будто бы я пустое место.
И н г р и д. Беда!
С а ш а. Настоящая беда. Кошмар. Прямо не знаю, что делать. Я даже хотела записаться на прием к психиатру, чтобы он мне что-нибудь посоветовал эффективное. Может быть, гипноз. Лечат же алкоголиков гипнозом.
И н г р и д. Ты говоришь белиберду.
С а ш а. Конечно, белиберду. Я это и сама понимаю. В конце концов я дошла до того, что решила просто сказать ему все.
И н г р и д. Объясниться в любви?
С а ш а. Да.
И н г р и д. Как Татьяна Онегину?
С а ш а. И даже хуже. Уже совсем было собралась. Но в последний момент не решилась. Язык присох.
И н г р и д. И ты очень хорошо сделала. Женщина не должна объясняться в любви мужчине. Надо не иметь никакого самолюбия.
В книгу выдающегося советского писателя Валентина Катаева вошли хорошо известные читателю произведения «Белеет парус одинокий» и «Хуторок в степи», с романтической яркостью повествующие о юности одесских мальчишек, совпавшей с первой русской революцией.
В книгу выдающегося советского писателя вошли три повести, написанные в единой манере. Стиль этот самим автором назван «мовизм». "Алмазный мой венец" – роман-загадка, именуемый поклонниками мемуаров Катаева "Алмазный мой кроссворд", вызвал ожесточенные споры с момента первой публикации. Споры не утихают до сих пор.
В книгу выдающегося советского писателя вошли три повести, написанные в единой манере. Стиль этот самим автором назван «мовизм». По словам И. Андроникова, «искусство Катаева… – это искусство нового воспоминания, когда писатель не воспроизводит событие, как запомнил его тогда, а как бы заново видит, заново лепит его… Катаев выбрал и расставил предметы, чуть сдвинул соотношения, кинул на события животрепещущий свет поэзии…»В этих своеобразных "повестях памяти", отмеченных новаторством письма, Валентин Катаев с предельной откровенностью рассказал о своем времени, собственной душевной жизни, обо всем прожитом и пережитом.
Роман «Хуторок в степи» повествует с романтической яркостью о юности одесских мальчишек, совпавшей с первой русской революцией.
ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!Перед вами роман «Зимний ветер» — новое произведение известного советского писателя Валентина Петровича Катаева. Этим романом писатель завершил свой многолетний труд — эпопею «Волны Черного моря», в которую входят «Белеет парус одинокий», «Хуторок в степи» и «За власть Советов» («Катакомбы») — книги, завоевавшие искреннюю любовь и подлинное признание у широких слоев читателей — юных и взрослых.В этом романе вы встретитесь со своими давними знакомыми — мальчиками Петей Бачеем и Гавриком Черноиваненко, теперь уже выросшими и вступившими в пору зрелости, матросом-потемкинцем Родионом Жуковым, учителем Василием Петровичем — отцом Пети, славными бойцами революции — большевиками-черноморцами.Время, описанное в романе, полно напряженных, подлинно драматических событий.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.
Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.