Попугай в медвежьей берлоге - [10]
Только сейчас я начал понимать, что слишком много времени уделял арабской классической поэзии и Корану на последних курсах института. Я слишком углублялся в древние тексты, копался, выискивал синонимы, антонимы, пытался найти что-нибудь интересное и удивительное, чего до меня раньше не замечали арабисты.
Многие преподаватели испытывали ко мне буквально физическую ненависть, ведь они знали один-два синонима, а я мог назвать четыре-пять, уже к четвертому курсу мой словарный запас был намного больше – не сравнить с жалким блеянием некоторых профессоров.
Известен случай, когда один из профессоров советской школы арабистики пытался завалить меня на защите бакалаврской работы, но перепутал обычный кухонный тесак с названием боевого топора. Я посадил его тогда в лужу, и он бежал по коридору, поскуливая, как плешивая шавка.
Я тратил безумное количество времени на перевод и заучивание муалляк. Поэзия меня погубила, она написана языком, имеющим мало общего с современным арабским языком. Если не повторять – быстро выветривается, ее никак нельзя применить на практике. Повторение же требует незаурядной концентрации и много времени. Вступая в спор с апологетами изучения доисламской поэзии и поэзии Средневековья, можно услышать следующее доводы: поэзия обогащает словарный запас. Поэзия учит основам грамматики, поэзия развивает память. Ерунда, чушь! Поэзия запутывает, берет тебя за руку и заводит в лабиринт, найти из которого выход практически невозможно.
Каюсь, я и сам долгое время был апологетом изучения поэзии. Бахвальство, бравада! Мне хотелось знать то, чего не знали профессора. Однако пока я, просиживая ночами над толстенными толковыми словарями вроде «Языка арабов» или «Океана океанов», запихивал в себя гремучую арабскую поэзию, остальные изучали жизнь. Женщин. Цены на квартиры. Автомобили и так далее и тому подобное. Я презирал их. Пустомель, не знающих три синонима к слову «скупой», и руки им протягивать не хотелось, балбесам… они даже не в состоянии процитировать хотя бы несколько строк из великого Абу Фираса аль-Хамдани[10].
По дороге в институт я, будто в горячке, постоянно нашептывал каштановым аллеям касыды[11] и наиболее полюбившиеся отрывки из Корана. Больше всего боялся забыть выученный материал. Просыпался среди ночи и лихорадочно повторял. Повторял. Много раз.
Да, я понимаю, что поэзия и Коран – это основы арабского языка, без этой базы нельзя считать себя серьезным эрудированным арабистом. Но! Пристальный разбор поэзии в первые пять лет изучения арабского языка – дурная трата времени, все равно что заставить начинающего спортсмена приседать с четырехсоткилограммовой штангой. Лучше это время тратить на литературный язык газет и телевидения, тратить на диалекты и разговорную речь. А последний курс института так и вовсе стоит посвятить только устному и письменному переводам. У нас же получается вот что: выходит знаток с дипломом магистра языка и литературы, идет устраиваться на работу или же его приглашают на переговоры двух сторон, и что? Наш знаток готов цитировать до потери пульса древнюю поэзию, перечислять торговцам зерна или тканей всех поэтов Средневековья, но он оказывается безоружным перед, скажем, иракским диалектом! Наш знаток теряется при виде деловой документации, он знает перевод всех слов по отдельности, но сложить все в кучу, красивенько упаковать и перевязать бантиком он не может. Потому что его учили поэзии. А вы попробуйте запомнить наизусть касыду или не дай бог муалляку… глаза на лоб вылезут!
Я как раз сидел в своей комнатушке и работал над составлением учебника для первого курса. Вооружившись словарями, книгами начальной сирийской школы и большой кружкой кипятка с кипятком (напиток самураев!), я вынашивал наполеоновские планы. Мой учебник должен стать лучшим и обрести популярность на веки вечные. К тому моменту мне удалось собрать солидную библиотеку: часть книг я привез из Египта, где проходил языковую практику, часть книг приобрел на книжном рынке Петровки. У меня были книги по истории английских арабистов, технические и медицинские справочники, куча поэзии и современной прозы, словари синонимов и антонимов, учебники экономических вузов, пособия по диалектам, обширная электронная библиотека, суфийские предания, гора религиозных трактатов и прочее, прочее, прочее… до многих книг руки так и не дошли. Я был одержим книгами, я скупал их на протяжении пяти лет в надежде, что подобное капиталовложение неизбежно приведет меня к успеху.
Пока мои одногодки – офисные пареньки, клетчатые свитерки, зашибали деньги на продаже саморезов, стиральных машин, строительных материалов, я копил стипендии, практически за бесценок переводил горы сухих документов и вбухивал кучу денег в книги. Пока они по вечерам водили подружек в клубы, кино, на дискотеки и горя не знали – я просиживал под настольной лампой за фолиантами.
Под столом за ноги меня постоянно грызли крысы сомнения.
Читая Коран, я мечтал о женщинах. Я представлял себя в белом костюме, белых туфлях, в белом кабриолете, где-нибудь в Эмиратах. Вот еду я и слушаю The Prodigy
Роман Максима Матковского удивительно созвучен нашему времени. Он – о вечном ожидании чуда в трущобах, о людях, живущих где-то между адом и гастрономом «Вкусненький», зависших на полпути от бытовухи к вечности… Хорошо знакомая многим «правда жизни» великолепно дана в романе через разные грани фольклора, в том числе городского и детского. Это всем знакомые «Черная рука» или «Красная простыня». Но у современной страшилки Матковского свое название – «Секретное море».
«…Я был самым молодым, и так уж получилось, что я был ещё и единственным наследником семейства. Род Матковских мог прерваться на мне, а мог и не прерваться, как знать, господи прости. Поймите, всё внимание было приковано не к деду и не к тётке, прибывшей прямиком из Парижа, но ко мне – ведь именно на мне лежала огромная ответственность.И все переживали из-за меня.Понять можно.Ведь женщины у меня как не было, так и нет.Не знаю, как так получилось…».
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.
Ароматы – не просто пахучие молекулы вокруг вас, они живые и могут поведать истории, главное внимательно слушать. А я еще быстро записывала, и получилась эта книга. В ней истории, рассказанные для моего носа. Скорее всего, они не будут похожи на истории, звучащие для вас, у вас будут свои, потому что у вас другой нос, другое сердце и другая душа. Но ароматы старались, и я очень хочу поделиться с вами этими историями.
Пенелопа Фицджеральд – английская писательница, которую газета «Таймс» включила в число пятидесяти крупнейших писателей послевоенного периода. В 1979 году за роман «В открытом море» она была удостоена Букеровской премии, правда в победу свою она до последнего не верила. Но удача все-таки улыбнулась ей. «В открытом море» – история столкновения нескольких жизней таких разных людей. Ненны, увязшей в проблемах матери двух прекрасных дочерей; Мориса, настоящего мечтателя и искателя приключений; Юной Марты, очарованной Генрихом, богатым молодым человеком, перед которым открыт весь мир.
Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.
Действие романа «Режиссёр. Инструкция освобождения» происходит в городе на семи холмах: им может быть и Киев, и Днепр, и Москва, и множество иных городов. Эта непривязанность к конкретному городу служит приемом обобщения, распространением действия на все обитаемые места, где есть тюрьмы, а они есть везде, куда приходит человек. В городе, описанном в романе Александра Гадоля, протекает узнаваемая, вполне современная жизнь с ее мошенниками, ментами и подкупными судьями, имеющая точную временную привязку к той стране, где «пионеров уже лет двадцать не принимали в пионеры» и где тюрьма – один из самых востребованных институтов.
Роман-мистерика. Роман-фантазия. Роман-казус. Роман пронзительно смешной и отчаянно грустный, где все задом наперед… Можно ли назвать счастливой женщину, получившую доступ к закрытому знанию? Можно ли считать счастливицей Лору? Ведь теперь у нее есть Глаз, благодаря которому она видит то, что не видят другие. Глаз-пришелец, глаз-подруга, глаз-наперсник, глаз – хранитель вселенских знаний, посланный в мир с высокой миссией исправить несправедливость в ее судьбе и подарить бессмертие.А все началось вполне буднично: утро выдалось гнусным, душу мутило, голова немного болела с похмелья… Лора достала из холодильника бутылочку ледяного пива со слезой, сварила яйцо…И тут увидела его…