Попс - [5]

— Мало ли, что в Америке? Сам знаешь, здесь не Америка.

— Ну и что? Хочу собрать группу — и все.

— Валяй, мое дело объяснить тебе ситуацию. Ты уже, как бы, старый. Двадцать два года почти, а нигде еще не играл. Группы собирают в пятнадцать, в шестнадцать лет.

— Ну и пусть.

Мы выходим на берег озера. У машин тусуются компании. Пищат дети. Гавкает чья-то собака. Вера стягивает через голову платье.

* * *

Я познакомился с Верой после десятого класса, летом. Отец уже жил с Аллой, а поженились они той же осенью. Вера старше меня на два года. Поступала в ГИТИС, провалилась, закончила филфак МГУ, работала в клубах официанткой, в книжном магазине продавцом, занималась фотографией — несколько снимков попали на выставку.

В первый же вечер мы трахнулись. Вера решила, что это прикольно: трахнуться со сводным братом, а я не возражал. Сразу же после секса она объяснила мне жестко, что такого у нас больше не будет, что это был «символический акт». В следующий раз она угостила меня ЛСД. Мы на двоих съели «марку».

Это был выходной, отец с Аллой торчали на даче. Вера разрезала «марку» маникюрными ножницами, дала мне половину и сказала положить ее под язык и ждать, пока растворится. Моя половинка растворилась минут через пять. У Веры была с кем-то встреча, и мы сели в автобус, чтобы ехать к метро. Я не чувствовал ничего, только легкое отупение и заторможенность. Пассажиры смотрели на нас как-то странно — как на пьяных или шизанутых.

Я спросил у Веры:

— Ты, конечно, извини за вопрос, но мне любопытно… Мой отец к тебе не пробовал приставать?

— Нет. Ни разу. Может, ему и хочется, но он, как бы, не в теме — из другого вообще поколения. Для него это слишком экстремально. Кроме того, он боится. Не знает моей реакции. А вдруг я пожалуюсь маме, и она его сразу выгонит?

— А ты бы пожаловалась?

— Нет.

— Это был бы «символический акт»?

— Может быть, а может, и нет. Бессмысленный разговор. Он не сделает этого никогда.

— И хорошо. Мне бы было противно…

— Почему?

— Не знаю…

Автобус свернул на Дмитровское шоссе. Над домами показалась Останкинская башня. Из нее валил черный дым, мелькало пламя. Все пассажиры прилипли к окнам — я понял, что это не «глюк».

Я спросил Веру:

— У вас есть дома видеокамера?

— Нет. А зачем?

— Можно было бы вернуться, снять это на видео.

— Что — это?

— Горящую башню…

— Зачем? Это скучно — точная копия того, что было. Интереснее, как мы сами все это запомним.

Когда автобус подъехал к метро, «марка» начала вставлять — как будто кто-то трогал мне затылок большой горячей рукой.

* * *

— Вот, раздобыл себе новый «комбик». — Жора хлопает ладонью по ящику из некрашеных досок, с тремя ручками, гнездами для шнуров и динамиком. — Один умелец сваял — в соседнем подъезде живет. Когда-то с ним в джазовой студии занимались. Только он вылетел сразу, а я продержался полгода. Звучит не хуже «маршаллов». И достался всего за три сотни рублей и два баттла портвейна. А вообще, Алекс, скажу я тебе одну важную вещь: наш «маршалл» — тот, что у нас продается — это не «маршалл», а левизна. Мне Дима Варшавский рассказывал — из «Черного кофе», он долго в Германии жил. Там — это да, «маршалл», а здесь — так, некондиция. Что тут скажешь — если страна второсортная, то и все в ней будет второсортным, даже всемирно известные бренды. Ладно, возвращаемся к нашим овцам. Покажи, что ты там наработал.

Жора втыкает шнур моей гитары в «комбик». Я жму на педаль «овердрайва» и начинаю играть «Seeing Red» группы «Minor Threat». На прошлый урок я принес Жоре диск, и он ее «снял» моментально, послушав первый куплет и припев.

— Четче переход, — говорит Жора. — И ритм, главное ритм. Тут все просто, «четыре четверти». Но все равно. Отстукивай ритм ногой… Ну-ка еще раз.

— Водочки не желаешь? — спрашивает Жора. Мы сидим с ним на кухне, у нас перерыв.

— Нет.

— А я выпью с твоего позволения. Настроение что-то поганое, с самого с утреца… Ты не думай, на мою компетенцию как учителя это не влияет. Даже наоборот — стимулирует. Помню, лет двадцать назад, сломал я левую руку. Как я сломал ее — не суть важно. Важно, что играл я тогда в кабаке. Рассчитаться надо было с долгами — я взял гитару за две штуки баксов, «Fender»-«японец». И мне врач разрешал выпивать стакан водки, чтобы я мог играть. Нет, болело, конечно, но не так, как если б по-трезвому…

Жора открывает дверь холодильника, облепленную фотографиями «Led Zeppelin» и «Pink Floyd», достает начатую бутыль «Гжелки». Он берет в раковине стакан, споласкивает.

За окном качаются желтые листья. Во дворе пищат дети. На столе — пустая бутылка от «Гжелки».

— Ты извини, конечно, что я так сегодня, — говорит Жора. — Мы следующий раз… все наверстаем.

Он наклоняется ко мне, смотрит в глаза.

— И все-таки не пойму я тебя, Алекс. Хоть убей, не пойму.

— Насчет чего?

— Насчет Америки. Почему ты ее так не любишь?

— Не люблю — и все. Что тут такого? Тупая страна. Одни уроды повсюду, разожравшиеся и тупые. Дальше собственного носа не видят…

— А я бы уехал и жил там… Только не уеду, поздно уже… И вообще никуда не уеду, не выберусь из этой вонючей страны. У меня даже загранпаспорта нет.