Попробуй ее сжечь! - [4]

Стоит она в комнатке, где обычно проходят заседания «поэтических пушинок», и все члены студии, рассевшись в продавленных креслах, смотрят на Юлю крайне неодобрительно. А Крепостьянов, пристроившись за столом и сверкая обширной лысиной, рассуждает скрипучим голосом:

– Вы, Юленька, пока далеко отстоите от настоящей, исконной, духмяной поэзии! Ваш венок сонетов, извините за выражение, буквально фонтанирует формализмом, искусственными напластованиями аллюзий и аллитераций. Вашим стихам не хватает простоты и доступности, не хватает аромата реальной жизни. Ваши сонеты слишком далеки от настоящего!

– Но я пыталась создать ирреальный образ Москвы, – возражает Юля.

– В этом ваша ошибка! – чуть не кричит Крепостьянов. – Поймите, деточка, надо быть ближе к запаху земли.

– Это как? – хмурится Юля, а остальные «пушинки» начинают хихикать, словно уж они-то знают, как именно пахнет земля и как этим запахом насладиться.

– Вот, помнится, – лысина Крепостьянова начинает блестеть романтически, – выехал я как-то летом к бабке в деревню. Выкапывал с нею чеснок, навозом огород удобрял… И тогда понял: вот она в чем, истинная поэзия! Истинная пейзажная лирика! У меня тогда родилась такая строфа:

Не говорите о метаморфозе,

О рифме, о размере, о строке!

Поэт лишь тот, кто знает о навозе,

Об удобреньях и о чесноке!

Крепостьянову аплодируют. Он вдохновенно вытирает лысину платочком и говорит:

– Подумайте об этом, деточка. У вас есть задатки, чтобы стать поэтом. Но не уходите в формализм, в бесплодное словотворчество… Помните…

– О навозе, – едва слышно хмыкает кто-то.

– Я буду писать так, как сочту нужным, – гордо заявляет Юля.

– Что ж, – делает губы трубочкой Крепостьянов, – тогда мы вынуждены будем попросить вас покинуть ряды членов нашей литературной студии. И на публикации в альманахе вы можете не рассчитывать.

– Ну и что! – обиженно кричит Юля. – Проживу я без вашей паршивой студии! И публикации у меня будут не то, что у вас, – в изданиях получше!

– Что ж, удачи вам, деточка, – криво улыбается Крепостьянов. – Можете быть свободны. Мы вас не держим.

– Ренегатка, – шепчет кто-то Юле в спину. И глупо, и обидно.

И тогда Юля оборачивается у двери. Бросает на всех прощальный взгляд. И вдруг понимает, что ее взгляд на самом деле – луч пламени. В этом пламени члены литературной студии начинают гореть как бумажные куклы, без крика превращаясь в пепел. А на голову Крепостьянову опускается большая шаровая молния и – а-ах! – взрывается, будто лопается спелый арбуз. И странное дело – это совсем не пугает Юлю, а, наоборот, вызывает у нее злую, бодрую радость.

– Так вам и надо! – кричит Юля. – Бездарности! Я вам всем покажу!

Тут она чувствует, как кто-то деликатно трогает ее за плечо. Юля вырывается из паутины своего жутковатого сна и открывает глаза. Над ней склонилась проводница:

– Подъезжаем. Через пять минут будет станция.

– Спасибо, – бормочет Юля.

Марина тоже проснулась и взволнованно глядела в окно, за которым теперь были видны не бесконечные леса, а нагромождение домиков и коттеджей, по скученности напоминавшее пчелиные соты… Над заборами вскидывали ветки сливы и вишни, кое-где торчали подсолнухи…

– Наверное, весь Щедрый такой, – сказала Марина Юле. – Большая скучная деревня.

Наконец поезд подошел к станции. Видимо, жители или власти Щедрого не посчитали необходимым сооружать помпезный вокзал, а потому ограничились небольшой двухэтажной станцией, аккуратной, как старушечья шкатулка с бережно хранимыми письмами. На фасаде станции мозаикой было выложено название:

ЩЕДРЫЙ

Поезд совсем замедлил движение и остановился.

– Стоянка одна минута, – объявила проводница. – Поторопитесь, девочки. Давайте я помогу сумки нести.

– Да что вы, мы справимся! – Девушки сошли на перрон.

– Удачи вам и приятного отдыха в Щедром! – весело сказала проводница.

И тут же поезд тронулся.

– Хм, – сказала Марина. – Неужели минута уже прошла?

– Что? – спросила Юля.

– Я говорю, поезд слишком быстро от станции рванул. Странно.

– А мне странно другое, – сказала Юля.

– Что?

– Нас никто не встречает. А ведь я давала тете телеграмму.

– У тебя есть номер ее мобильного телефона? Позвони.

Юля послушалась совета и набрала тетин номер, но в ответ услышала, что абонент временно недоступен или выключил телефон.

– Неудача, – пробормотала она, пряча телефон.

Девушки огляделись. Перрон был вопиюще пуст и чист. На нем не валялось даже окурков.

– Никаких признаков цивилизации, – заметила по этому поводу Юля.

– Слушай, а может, возьмем такси и доберемся до дома твоей тети?

– Во-первых, я не вижу здесь ни одного такси, – слишком спокойно сказала Юля. – А во-вторых, как ни странно, я не знаю тетиного адреса.

– Но ты же писала ей письма?!

– Да. По адресу «г.Щедрый, абонентский ящик 5». Вот тебе и весь адрес.

– Ой! – вскрикнула Марина (как вы помните, ей в нашей истории просто необходимо изредка это делать). – Как же нам быть?!

– А я знаю? – огрызнулась Юля. Нет, не огрызнулась, а скорее прорычала. И очень удивилась, когда поняла, что ее рычание не утихло, а, наоборот, усиливается с каждой минутой.

Всё разъяснилось, когда на станционную площадь, рыча, сигналя и сверкая, явились (иного слова не подбирается!) пять потрясающих мотоциклов – серебряные, ало-синие, черно-желтые монстры, прекрасные и невероятные на этом провинциальном перроне.