Поправки - [2]

Шесть дней в неделю почтовые отправления фунтами сыпались в щель парадной двери, а поскольку недопустимо, чтобы в холле громоздились какие-либо случайные предметы – жить полагалось так, словно в доме никто и не живет, – Инид постоянно вела нелегкую борьбу. Она не воображала себя партизаном, но больше всего дело смахивало на партизанские действия. Днем она передислоцировала матчасть, иногда лишь на шаг опережая правительственные силы. Вечерами, устроившись под очаровательным, хотя и чересчур тусклым бра за чересчур маленьким кухонным столиком, она совершала вылазки: оплачивала счета, сводила баланс по чековым книжкам, пыталась расшифровать бумаги медицинского страхования и ломала себе голову над грозным третьим извещением из медицинской лаборатории, требовавшим незамедлительной уплаты 22 центов, хотя далее следовал итог $0,00, то есть получалось, что она ничего не должна, к тому же в извещении не было никаких банковских реквизитов. Первое и второе извещение иной раз куда-то исчезали, а учитывая, в каких трудных условиях Инид вела военные действия, нечего удивляться, что она весьма смутно припоминала, куда засунула извещения. Наиболее вероятным местом представлялся стенной шкаф в гостиной, но правительственные силы в лице Альфреда, расположившись перед телевизором, слушали новости на такой громкости, которая даже ему мешала заснуть, да еще зачем-то включали все лампы в гостиной, а открывать при нем дверцы шкафа было рискованно, того гляди кучей вывалятся каталоги, журналы «Красивый дом» и разрозненные отчеты «Меррил Линч»,[2] и гнев Альфреда будет ужасен. Возможно, извещений в шкафу вовсе и нет, поскольку правительственные силы время от времени совершали налеты на склады Инид, грозя «вышвырнуть вон» все бумаги, если она их не разберет, а у нее столько сил уходило на предотвращение подобных рейдов, что на разборку документов уже не хватало энергии, а в постоянных вынужденных миграциях и депортациях были утрачены последние следы порядка, так что в каком-нибудь пластиковом нордстромовском пакете с полуоторванной ручкой, запихнутом за горку пожелтевших кружев, скапливалась вся жалкая мешанина бесприютного беженского существования: к примеру, разрозненные номера «Домоводства», черно-белые снимки Инид сороковых годов, выцветшие рецепты на высококислотной бумаге (непременный ингредиент – увядший латук), текущие счета за газ и телефон, подробное первое извещение из медицинской лаборатории, в котором пациентов просили впредь не обращать внимания на счета, не превышающие пятидесяти центов, бесплатная фотография Инид и Альфреда на круизном пароходе – оба в парео, попивают какой-то напиток из половинок кокосового ореха – и последние уцелевшие копии свидетельств о рождении двоих из детей.

Хотя официально противником Инид считался Альфред, на самом деле в партизана ее превратил дом, захвативший в плен обоих супругов. Обстановка сама по себе не допускала беспорядка. Стулья и столы от Этана Аллена. На переднем плане – «Спод энд Уотерфорд».[3] Непременные фикусы, непременная норфолкская сосна. На стеклянном кофейном столике веером разложены номера «Архитектурного дайджеста». Туристические трофеи – китайская эмаль, венская музыкальная шкатулка, которую Инид из чувства долга и сострадания порой заводила и поднимала крышку. Звучал мотив «Странников в ночи».[4]

К несчастью, у Инид недоставало характера, чтобы содержать в порядке такую махину, а у Альфреда недоставало выдержки. Обнаружив следы партизанских действий – скажем, едва не споткнувшись о нордстромовский пакет, валявшийся средь бела дня на подвальной лестнице, – Альфред разражался яростными воплями, но то были вопли правительства, которое уже не правит. В последнее время Альфред повадился бессмысленно щелкать на своем калькуляторе колонки восьмизначных чисел: к примеру, пять раз высчитывал социальные отчисления от зарплаты уборщицы, получил четыре разных результата и наконец, изнемогая, принял тот итог ($635,78), который случайно выскочил дважды (правильная цифра – $70). Инид совершила ночной налет на хранившиеся у Альфреда папки и извлекла из них налоговые бланки, что могло бы существенно повысить эффективность ведения домашнего хозяйства, если б и бланки не угодили в нордстромовский пакет вместе со старыми номерами «Домоводства», которые коварно скрыли эти насущные документы, и очередное поражение привело к тому, что уборщица сама заполнила налоговые формы, а Инид попросту выписала ей чек. Альфред же только качал головой, не разумея, что к чему.

Почти все столы для пинг-понга, прижившиеся в подвалах коттеджей, со временем начинают служить другим, более безнадежным играм. Выйдя на пенсию, Альфред приспособил восточный край стола для ведения бухгалтерии и корреспонденции. На западном конце примостился маленький цветной телевизор, – Альфред намеревался смотреть местные новости, восседая в своем большом синем кресле. Но теперь телевизор был погребен под грудой «Домоводства», жестянок с леденцами и барочных, хотя и дешевых подсвечников, которые Инид все собиралась сдать в комиссионный магазин «Лучше новых двух». Только на столе для пинг-понга гражданская война бушевала в открытую. На восточном краю Альфредов калькулятор попал в окружение цветастых прихваток для кастрюль, сувенирных подставок для стаканов из «Эпкот-центра» и приспособления для очистки вишен от косточек, которое Инид за тридцать лет ни разу не пускала в ход; в свою очередь Альфред напал на западный фланг и, к полному недоумению Инид, в клочья разодрал венок из сосновых шишек, фундука и крашеных бразильских орехов.