Поправка Эйнштейна, или Рассуждения и разные случаи из жизни бывшего ребенка Андрея Куницына (с приложением некоторых документов) - [9]

Я был допущен в класс, и некоторое время меня жег стыд за то, что я заставил маму сказать неправду. Я был благодарен ей, казнил себя страшной казнью и через две недели снова пустился в загул.

29. ПИСЬМО Ф. А. КУНИЦЫНУ 13 МАЯ 1944 ГОДА

«НКО СССР.

Управление по персональному учету потерь действующей армии.

Тов. Куницын! Ваше письмо получено. Меры к розыску и выяснению судьбы военнослужащего Куницына А. Ф. приняты. По получении о нем данных Вам сообщат дополнительно.

Пом. начальника отдела (неразборчиво)».

30. АНДРЕЙ КУНИЦЫН О НАСТОЯЩЕМ МОЛОКЕ, НАСТОЯЩЕМ ВОЛКЕ И ЖЕНЩИНЕ-КАУЧУК

Лето перед седьмым классом я провел у двоюродного брата, в дальнем селе волынского края. Село, по рассказам, было когда-то большим и богатым, а в войну сильно разорилось: много хат сожжено, много людей побито. Но остались сады, осталась ярмарка, осталась пшеница, стеной вставшая у крайней хаты, осталась быстрая речка Стырь.

Здесь все было настоящим. Настоящее, только что вынутое из коровы, молоко, настоящая колодезная вода, настоящие лирники на ярмарке, а из пшеницы однажды вышел настоящий волк и унес настоящую девочку.

В клубе бывали танцы с семечками, а как-то дождливым вечером приехали настоящие артисты.

Их оказалось четверо, причем один из них стоял у входа и отрывал корешки билетов. Потом он поднялся на сцену и сказал: «Мы, столичные артисты, счастливы, что выступаем в клубе перед такой замечательной публикой». Все аплодировали. Затем ведущий рассказал два анекдота, один из которых, очень смешной, мне запомнился еще по эвакуации; его любил повторять Турсунка.

Когда все отсмеялись, стала выступать женщина-каучук. Было очень красиво и опасно. Она была в желтом, с блестками, трико; откинувшись назад и образовав собою букву «О», она пыталась достать зубами цветок, при этом жилы на ее шее сильно раздувались. Из-за спешки женщина-каучук перед концертом не напудрилась, и ноги ее, на которые я смотрел, были озябшими, с синевой. Трудно сказать, взаправду ли она была счастлива, выступая, но публика действительно была замечательной и хлопала очень дружно. Аплодисменты, правда, не получались громкими: люди сидели в плащах, а это всегда поглощает звук.

Потом на сцену вышел тенор. Это был пожилой толстяк, почти совсем лысый и с грустными глазами. Будь он обыкновенным человеком, он казался бы смешным. Но если смотреть на артиста, и он лысый, или толстый, или с большим носом, то всегда кажется, что так нужно специально... Тенор исполнил несколько неаполитанских песен; пока публика хлопала, он вытирал платком вспотевший лоб и шею. Аккомпанировала ему худая женщина в длинном платье (мне всегда казалось, что все аккомпаниаторы — немые). Это была та же дама, которая сопровождала муки женщины-каучук. Играя, она с чувством приподнимала правое плечо и делала большие глаза.

Затем ведущий извинился за то, что концерт лишь в одном отделении, — до областного центра добираться в ночи часа четыре. «Концерт окончен, — сказал он — до новых встреч, дорогие друзья!». Пока зрители вставали с мест и двигались к единственному выходу, артисты переоделись и спустились в зал. Публика сразу притихла, стало слышно, как по крыше барабанит дождь. Пропустив артистов, все снова оживились, стало шумно и интересно.

На улице была кромешная тьма, не по-ночному бойкий дождик.

31. ПИСЬМО ВЛАДИМИРА САРКИСЯНЦА 19 ЯНВАРЯ 1944 ГОДА

«Здравствуйте, дорогой тов. Куницын! Ваше письмо мне переслали из части, я спешу выполнить Вашу просьбу. Я с Сашей дружил в училище, мы были в одной роте. Правда, у него был ближайший друг — Игорь Тодоров, но он попал совсем на другой фронт. Мы же с Сашей попали в одну часть. Я был назначен в батальон командиром стрелкового взвода, а Саша — в комендантский взвод.

Я видел вашего дорогого сына очень часто на привалах и после боя. Последний раз я видел его после переправы через Днепр; мы, между прочим, плыли в одной лодке. Мой батальон вступил в бой, а Саша остался при штабе полка. Это было в 15 км севернее Киева, возле сел Звенигородка и Глебовка, На пятый день я был ранен и, проползая неподалеку от штаба полка, увидел Сашу и позвал его. Он перевязал мне раны и помог добраться до санчасти. Это было 1-го октября 1943 года, и Саша был жив-здоров. Через день мы расстались. Он оказался настоящим товарищем, преданным и храбрым.

Я советую Вам писать и писать, не может быть, чтобы он пропал без вести — наш любимый и дорогой Саша Куницын. Я, как стану в строй, постараюсь помочь Вам, чем смогу.

Пока всего хорошего, с приветом Владимир Саркисянц.

Да, еще перед самой операцией Саша уговаривал меня, что все будет замечательно, так как будет меня резать не то его дядя, не то Ваш дядя — я не помню, состояние было совсем плохое. Так вот, прошу Вас, передайте этому золотому человеку низкий поклон за его сердце и руки. Пусть он будет счастлив!».

32. АНДРЕЙ КУНИЦЫН О СИЛЕ ИСКУССТВА, О ПРИСУТСТВЕННЫХ МЕСТАХ, О СТАРОМ ЦЫГАНЕ, О ЧРЕВЕ ПАРИЖА И ПТИЦЕАРТЕЛИ «ВОСХОД»

Между тем, я к тому времени уже вкусил сладость успеха у публики.

Ученики музшколы в торжественный день 8 марта выступили перед работниками нарсуда — и мой учитель посчитал, что служителям правосудия в Международный женский день будет любопытно послушать «Вальс» композитора Глиэра. И действительно, меня выслушали, не перебивая, и в конце похлопали. Но дальше произошло то самое. Я спрыгнул с невысокой эстрады в зал, замешкался, ища глазами выход, — и тут женщина, которую я не успел даже рассмотреть, привлекла меня к себе, порывисто поцеловала и, нехотя отпустив, подтолкнула к двери.