Поплачь о нем, пока он живой - [23]

Любава закрыла ему рот рукой, пресекая дальнейшие слова. Положила голову ему на плечо, прижалась…

— Это не ты говоришь. Это боль твоя…

Он сначала опешил, но потом, будто сам не понимая, что делает, обнял ее, уткнулся лицом в её волосы, пряча выступившие на глазах слезы. Как она права… Это была именно боль, боль, которой он жил все эти шестнадцать лет, не давая себе спуску и роздыху…

— Боги, ну зачем тебе это на самом деле? — тихо, срывающимся голосом спросил он. — Зачем тебе чужие беды, будто своих мало!..

— А ты не понял? — Любава улыбнулась, запустила пальцы в его волосы, гладя их и перебирая. — Не понял разве? Теперь нас двое, Бьёрн. Двое… И боль на двоих одна.

— Я тебя не понимаю, — он выпрямился, снял с волос ленту, пригладил и снова завязал. Его волосы, на какое-то время освобожденные, достали плечи и были совершенно прямыми, нисколько не вьющимися, но упрямо лезущими в глаза. — Я на самом деле не понимаю, зачем тебе брать это на себя.

Любава вздохнула, сняла руки с его плеч, отвернулась.

— Бьёрн… — тихо сказала она. Покачала головой. — Как слепому объяснить, что такое солнечный свет? Ты — как этот слепой. Я не могу тебе объяснить то, что чувствую… Только ты мне не безразличен теперь. И не спрашивай меня, почему…

— Прости, — он встал, подошел к окну. — Но все эти годы я учился только ненавидеть и забыл, что такое безоговорочное доверие, тем более пару раз получив за него под дых.

Любава встала вслед за ним, подошла сзади, прижалась к спине, большой и мощной, сильной, непробиваемой, как скала. Сунула нос между лопаток.

— Значит, будем учить, — улыбнулась она. — Я тебя не предам, Бьёрн…

Он тяжело вздохнул и промолчал. Кто ж знал, что будет так тяжело…

Где-то внизу глухо, но ясно слышно в окружающей тишине, пробили часы. Любава вздрогнула и отстранилась. Пять утра. Она сегодня не спала, да и Бьёрн…

— Пойду я, — тихо сказала она, отходя на несколько шагов назад. — Скоро встанут домашние… застанут, не о том подумают…

Он молча кивнул, но с места не сдвинулся. Знал, что сегодня ему навряд ли удастся уснуть…

Любава ещё секунду постояла в нерешительности. Потом её как будто сорвало с места: она кинулась к Бьёрну, прижалась к нему как можно крепче, словно в последний раз — она понимала, что уже сегодня, после того, как они проснутся, когда встретятся снова, этого больше сделать будет нельзя… Резко отстранилась и, не оглянувшись, ушла.

Бьёрн несколько потерянно посмотрел ей вслед и закусил губу. "Чем, боги, чем я ей так приглянулся?.."

"Боги, боги… — думала Любава, лежа в кровати и отчаянно пытаясь уснуть. — Ну зачем, ну зачем он мне?.." Проснувшись, они будут общаться как обычно…

…Бьёрн ждал её в конюшне, и Гром, и Смолка были уже оседланы, а сам Бьёрн стоял рядом со своей лошадью такой, как обычно: хмурый, отталкивающий и немного отстраненный. Раззадорившаяся Смолка норовила то покусать его волосы, то зажевать край плаща. Он отмахивался от нее как от назойливой мухи, иногда прикрикивал.

— Здравствуй, — улыбнулась Любава, подходя. Перевела взгляд на Грома и протянула ему руку. — И тебе привет!

Гром радостно захрапел, потерся о её ладонь мордой и тронул мягкими губами. Любава засмеялась.

— Я тоже по тебе соскучилась, — произнесла она, почесывая коня по белому пятну на морде. Глянула на Бьёрна. — Мы прямо сейчас отправляемся?

— Да, — бросил он и вдруг посмотрел девушке прямо в глаза. — И забудь о том, что я вчера говорил. Забудь о том, что произошло. Тебе привиделось.

И, в очередной раз выдернув у Смолки свой плащ, вскочил в седло.

Глаза Любавы сверкнули, как кинжал на солнце. Она проткнула взглядом Бьёрна, но тут же отвернулась и обратилась к Грому, так, чтобы Бьёрн слышал:

— Ой, Гром, какой мне сегодня сон снился… Как будто Бьёрн наконец-то свою маску сбросил, как будто я вдруг человека в нем увидела — человека, задавленного его болью; как будто он мне доверился, на миг, на секунду полностью поверил… Но это был только сон. Только сон…

Любава тяжко вздохнула, погладила коня и села в седло.

Бьёрн резко пришпорил лошадь и помчался прочь. Слова девушки обожгли, будто раскаленное железо. Он знал, что был неправ, но ничего поделать с собой не мог…

Гром понес свою хозяйку вслед за ним.

…Ещё два дня они были в дороге. В гостеприимном доме Морелейма их обеспечили картой с указанным путем до замка, так что дорога была гораздо легче. Любава и Бьёрн практически все время молчали, зато Гром и Смолка вволю резвились, несмотря на строгие окрики хозяев.

И вот, через два дня они прибыли в замок…

Он показался неожиданно из-за поворота дороги. Казалось бы, ехали по безлюдной местности в густом сосновом лесу с огромными замшелыми валунами, и тут нате…

Это была настоящая крепость, способная выдержать годовую, а при сильной нужде и большую осаду. Одним боком она прижималась к вздымающейся вверх скале, другим щетинилась многометровой стеной с окошечками-бойницами…

"Вот это махина… — ахнула про себя Любава. — Как это Бьёрн сумел такую дуру взять…"

Навстречу им вылетел до предела возмущенный Гилрэд. Выложил Бьёрну все, что накипело за эти дни, про то, что в замке все с ума посходили от беспокойства и уже собирались отправить отряд на поиски, и, наконец выдохнувшись, заявил, что никуда их не отпустит, пока они не расскажут, где были.