Попаданец в себя, 1970 год - [24]

Первый синтетический бум произошел в конце 30-х. Тогда американец Уоллес Карозерс, возглавлявший экспериментальный отдел химической компании «DuPont», изобрел нейлон. Тонкие эластичные нити прекрасно подошли для производства женских чулок.

Они не теряли форму и не съезжали, как шелковые и хлопчатобумажные, которые дамы носили до этого.

В течение первого дня в Нью-Йорке было продано порядка 4 миллионов пар чулок. Покупательницы не могли сдерживать нетерпение и садились примерять обновку прямо на улице.

В Советском Союзе нейлоновые чулки появились только через 20 лет. Руководство страны, наконец, обратило внимание на успех буржуазной химической промышленности и дало отечественным ученым неизменное задание «догнать и перегнать!» Произошло это благодаря содействию министра культуры Екатерины Фурцевой, к которой обратился химик Николай Семенов. Она нашла подход к Хрущеву и на одном из пленумов партии внесла предложение, которое изменило всю дальнейшую судьбу советской моды.

В конце 60-х Запад бросил СССР очередной вызов. В Штатах в это время произошел еще один химический прорыв: были изобретены анилиновые красители для тканей. Они окрашивали любой материал в невообразимо яркие по тем временам цвета. В Москву привезли несколько партий импортной одежды кислотных расцветок. У модников случился очередной шок. Изголодавшиеся по красивым вещам советские граждане наслаждались безумной модой и расставаться с кримпленом и нейлоном не хотели. Даже на меня, с моим полным отрицанием неудобной, как скафандр, синтетической одежды смотрели косо. Поддержку получал только от иностранцев, нахлебавших горя с этой химической модой и вернувшихся к натуральным тканям из шерсти и хлопка. А я лично как-то не поленился и съездил в Вязьму, где купил за копейки настоящую льняную ткань. Вот из нее и шили мне портные белье и рубашки.

Но это – частность. Если быть критичным к себе, то я сделал мало, но что-то все же сделал. Избавил свою страну от двух ортодоксальных правителей, помог Милю первым создать совершенный летательный аппарат, более совершенный, чем его знаменитые вертолеты. Пристроил братьев на хорошие должности. Проявил себя как журналист и писатель.

Ну а сейчас мне предлагают стать окончательным сексотом и помочь уничтожить неплохих ребят, которые в отличие от тех литовских выродков, убивших стюардессу, просто метают уехать за границу, преодолеть железный занавес. Это мне не по сердцу, хотя они все равно обречены. В нашем государстве пока каждый третий сексот, а каждый второй – равнодушный трус. Этот строй надо разрушить, но разрушить изнутри, а не снаружи, разрушить деликатно, постепенно. Не на обломках человеческих судеб, а с человеческой поддержкой. И еще так, чтоб к власти не пришли выродки ельцины, гайдары, жириновские и иже с ними!

Но я, похоже, уже доигрался, дошел до критической точки. Брежнев – существо мстительное, а я не всемирно известный артист Кио. Он меня уничтожит, если я продолжу светиться при власти. Дождется пока дочка оформит развод и вступит во владение моим имуществом, и найдет способ спустить на меня цепных шакалов из своей партийной банды!

Вывод: надо линять из столичных городов. Ни Киев, ни Минск… линять надо обратно в Сибирь. Чем я, в принципе, хуже и слабее героя своей повести про то, как человек на весь мир обиделся и ушел жить в тайгу на долгие годы.

Я достал так и не дописанный роман и пробежал его заново. У мастерового – инженера с завода, а инженер, как известно, это французское ingenieur от лат. ingenium – способности, изобретательность. Вот и мой герой постоянно сталкивается с тем, что его изобретательский талант не востребован и в лучшем случае превращается в рационализаторский пшик по мелочи и поощряется десятью рублями или грамотой. И тут у этого изобретателя от моральной неудовлетворенности и неудач на личном фронте просыпается дар предвидения. Но, как известно, нет пророков в родном отечестве.

Он пытается предупредить о скором землетрясении, которое разрушит город (надо потом подобрать город, где уже было землетрясение), но безуспешно. Ни профсоюз, ни партком, ни в милиции, ни в КГБ его не слушали и, даже, заставили пройти обследование в психушке.

Над ним смеются. А после того, как земля дрогнула и город погиб вместе с людьми, его стали опасаться, а иной – и бояться.

И он уходит в отшельники.

Мой герой, инженер Иван Сергеевич Лось (прямая отсылка к «Аэлите» Алексея Толстого из далекого 1937 года) уже провел в отшельничестве три года. Будучи действительно изобретательным и умелым, он зарабатывает на жизнь добычей пушнины. Он построил себе приличный дом и снабдил его солнечной энергией, которая дублируется энергией небольшой турбины в соседнем ручье. Он записывает свои, революционные изобретения в толстую амбарную книгу, как когда-то писал Вернадский. Тут идеи небольших коммуникаторов с памятью и возможности связи с любым обладателем такого же аппарата. Идея больших коммуникаторов, при помощи которых можно вести сложнейшие расчеты и, даже, чертить чертежи. Идея множителя вещей, такой полевой дубликатор для изготовления золотых монет… если они окажутся слишком высокой пробы… Подумав, дубликатор вычеркнул.