«Попаданец» против Чертовой Дюжины - [32]

Закончив речь, Горчаков учтиво поклонился и элегантно вернулся на свое место. Не успел я собраться с мыслями для ответа, как слово взял граф Адлерберг.

— Ваше величество, — начал он, встав и поклонившись, — я не могу не согласиться с князем. Ваше решение, вероятно, продиктовано желанием облегчить быт податного сословия, однако на сей час, имея в виду события в Польше, мы не можем себе позволить вносить столь сильное смущение в мужицкие умы. Узнав, что по Манифесту вашего величества удельные крестьяне получили освобождение от выкупных платежей, остальные немедля потребуют себе тех же благ. Мы едва можем справиться с поляками, к чему во время пожара заливать огонь маслом?

И тут плотину прорвало. Рейтерн, срывая голос от волнения, твердил, что отказ от выкупных платежей удельных крестьян пагубно скажется на и так подкосившемся, после неудачной попытки восстановления золотого размена, бюджете. Зеленой и Мельников возражали против прирезки казенной земли на наделы. Милютин и Головин были в целом «за», но их смущало то, что удельные крестьяне в правах и обязанностях были приравнены к государственным, то бишь казенным, и значит, действие Манифеста теоретически могло распространяться и на них. Странно молчаливы были Блудов, Валуев и Краббе. Но если последнего этот вопрос напрямую не касался и собственного мнения он мог и не иметь, то вот первые два…

— Господа, — приподнял я руку, — господа, спокойнее. Спокойнее. Я услышал ваше мнение. Петр Александрович, Дмитрий Николаевич, Николай Карлович, вы не хотите ничего добавить?

Начальник Канцелярии медленно поднялся и, вытянувшись во весь свой невеликий рост, глядя мне в глаза, заявил:

— Суть и сущность собственной Его Императорского Величества Канцелярии состоит в том, чтобы выполнять решения, а не обсуждать их.

Признаться, я был приятно удивлен. Мне казалось, что граф найдет тысячу предлогов, чтобы отговорить меня от этой идеи или хотя бы оттянуть время ее воплощения в жизнь. Но, видимо, я в нем ошибался. Что ж, надо признавать свои ошибки!

Однако тут граф продолжил:

— Мне жаль лишь, что ваше императорское величество вынесли этот вопрос на обсуждение, не воспользовавшись услугами Канцелярии, как раз и предназначенной для заведования делами, подлежавшими личному рассмотрению императора и наблюдающей за исполнением высочайших повелений. Я уверен, — заявил Блудов, — что мои сотрудники могли бы прилежно и детально выполнить предварительные работы, чтобы претворить в жизнь разделяемые ими устремления его императорского величества.

— И как вы предполагаете это сделать? — ради интереса спросил я, уже понимая, куда он клонит.

Граф тут же предложил создать авторитетную редакционную комиссию. Ее рекомендации, сказал он, позволят учесть все возможные последствия и принять решение, основанное на зрелых, ответственных и долгосрочных соображениях, забыв о сиюминутных и корыстных порывах.

Нет, все-таки я был прав, чиновник всегда остается чиновником. Как будто не понятно, что поручение разработки закона вышеупомянутому комитету растянется на несколько месяцев, а то и лет! С улыбкой поблагодарив графа за «самоотверженность», я заявил, что все-таки вынужден отказаться от столь любезно предложенной помощи, если хочу, чтобы Манифест увидел свет в этом столетии. Блудов намек понял и резко свернул свое выступление.

Следующим был Валуев. Он начал с того, что напомнил, что 19 февраля 1863 года истекал двухлетний срок, в течение которого крестьяне обязаны были пребывать в прежнем повиновении у помещиков и беспрекословно исполнять их обязанности. В связи с этим среди крестьян были широко распространены слухи о даровании «настоящей воли» в этом году. Они с нетерпением ожидали наступления 19 февраля, собирались к тому дню в города, наполняли церкви и ожидали объявления указа о безвозмездной отдаче им земли и прекращении обязательных повинностей. Кроме того, в некоторой части помещичьих имений проявлялось и стремление крестьян к получению безусловной свободы путем бунта. По данным министра, волнения крестьян происходили в Черниговской, Екатеринославской, Нижегородской, Херсонской, Пензенской, Саратовской, Казанской и Киевской губерниях. На этих словах Петр Александрович остановился и выжидательно посмотрел на меня, всем своим видом показывая, что его дело — предупредить, а окончательное решение, естественно, остается за мной.

Когда Валуев закончил, я его сухо поблагодарил и задумался. М-да, не ожидал столь сильного отпора, к тому же ход совещания пошатнул мою уверенность в правильности предложенных начинаний. Я уже хотел было подвести итог заседанию и обдумать проект еще раз, когда с места поднялся адмирал Краббе.

— Вы тоже хотите высказаться, Николай Карлович? — несколько удивленно спросил я. Конечно, адмирал, безусловно, заслуживал моего внимания, как человек, оставивший глубокий след в истории российского флота. Он преобразовал парусный деревянный флот в паровой и броненосный, снабдив его современной артиллерией, изготовленной, как и флот, в России. Создал боеспособные океанские эскадры, бороздившие безбрежные глади Тихого и Атлантического океанов, основал Обуховский завод и даже устроил первые базы на Дальнем Востоке. Но так перечисляют достоинства кого-либо, перед тем как сказать: «но есть одно НО». Было такое «но» и у Краббе. Николай Карлович был ставленником моего дяди, великого князя Константина Николаевича, с которым мой покойный отец и мать находились в самых прохладных отношениях. Однако, в моем понимании, крестьянский вопрос был весьма далек от морского дела.