Поп и работник - [5]

– Баран озорует, – пояснила Арина. – Убить бы сволоча, да боюсь, мяса не сохраню до мороза. Если впополам с кем засолить. Не хочешь?

– Я свое отъела, мне теперь одно месиво по зубам.

– Весь двор разнесет! Пойти прибить заразу?.. Заскользю…

– Тольку, сына своего, попроси, – посоветовала Вера Ивановна. И добавила, подводя разговор к чему хотела: – Чегой-то он ко мне утром ломился?

– Денег небось требовал? – Арина подала Вере Ивановне целлофановый пакет с яйцами. – Скоро опять сядет. Ему тута не житье. Там он попривык, главный у них стал. Покормят, постелют…

– Ты, Арин, скажи сыну, чтоб ко мне по ночам не ломился, мне одно волнение… Пусть днем… А то я батюшке нажалуюсь, он его в милицию сдаст.

– Сда-аст! Он те сдаст!.. Он вас порежет, как курей, и в тюрьму – отдыхать! Не трог ты его, может, сам угомонится…

Вера Ивановна вдруг тыркнулась к окну.

– Не батюшка со станции метет?.. А? По фигуре, кажись, он! А вон и матушка… Чего ж без машины-то? Опять сломалась? А это еще кто ползет? Тьфу ты, Господи, Татьяна, кажись?..

– Тебе-то какая печаль? – сказала Арина, запрягая седые волосы в косицу. – Ноги ходят – пусть приходит.

Нелюбимая Верой Ивановной восьмидесятилетняя Татьяна следовала за отцом Валерием по пятам, начиная с Ярославля, где он получил свой первый приход, еще учась в семинарии. Сперва в дьяконы рукоположили, а через три дня – во пресвитеры. Слухи были, не все так просто: блат, мол, батюшке помог в священники выбиться, и корочек-то у него до сих пор нет. По инженерному делу есть, по строительному, по первой специальности, а по религии – нет. Вот его и гоняют туда-сюда. А Татьяна за ним полозает как прилипшая; семьею пренебрегла и носится по белу свету!.. Досадно было Вере Ивановне, что Татьяна старше ее, а Бога чтит больше. Сама-то она к церкви полностью припала, когда одна осталась: сын погиб, дочь завербовалась. Вроде как от безделья. Досадно было Вере Ивановне, обидно и… завидно.

2

У переезда мотоцикл сотрясся неотрегулированной дрожью. Бабкин отломил от бузины ровную веточку, сунул в бензобак, хотя и без мерки знал, что бензин весь. В люльке мотоцикла, омываемый дождем, скулил Бука.

Из будки на переезде вышла тетка в ярко-желтом жилете, за ней мужик в плаще.

– Бензин кончился? – крикнул мужик Бабкину. – Туши свет, сливай воду: на шоссе не сторгуешь, а заправка в Гагарине.

– А-а?

– Чего «а»? Церква тут есть. У бати «Москвич», может, даст малку… Пихай аппарат под навес…

– Вот еще! – заорала тетка. – Буду я чужое стеречь!..

– Пихай, говорю! – прикрикнул на Бабкина мужик и повернулся к тетке.

– Смолкни, а то обидюсь!

Он помог Бабкину приткнуть мотоцикл к будке. Постучал по шлему.

– Поактивней натяни! Соскочит с башки-то.

– Не натягивается, – пробормотал Бабкин.

– Калган у тебя будь здоров! – заржал мужик. – Значит, мозгов много. Как звать-то?

– Влад

– Вован, значит… А я Толян, На краю деревни под раскидистой рябиной, с вершины которой, свесив башку, уставилось вн чучело, в маленьком прудке среди попискивающих нутрий длинным сачком ковырял воду толстый старик в красной синтетической куртке.

– Генералам! – поприветствовал его Толян. – Чего воду мутишь? Старик разогнулся.

– Мотыля вот ловлю на Птичий рынок, не ловится.

– А на Птичке только самцов берут. Ты проверяй.

– Ладно врать-то!

– Точно говорю. Мотыля на половое меж зубов проверяют. Протянулся – самка, отбрасывай. Яйцами застрял – самец. Все научи. Что б вы без меня делали, если б я всю дорогу чалился?

– Кто это с тобой? – перебил Петров.

– Вован с Москвы. Корефан мой. С бабой поругался. Порнуху на ночь ходил смотреть малек. Для сна. Утром пса не вывел, заспал. Пес нагадил. Баба обоих и выгнала. – Толян обернулся к Бабкину. – Так я говорю?

Бабкин пожал плечами.

– П-приблительно.

Петров, насупясь, внимательно осматривал Бабкина.

– Зачем башку мотоциклетную нацепил?

– От дождя, от ветра! – заступился Толян. – Да он ее сымет, дядя Федь. Со временем. Батя прибыл, не знаешь?

– Мне-то какой он батя? – скривился Петров. – Я в религию не верю. Ступай давай, не мешай. Собаку-то пристегни.

Возле церкви мотались на веревке две рубахи и хлопал надутый ветром пододеяльник.

Толян кивнул на церковь:

– В прошлом году грабанули, а не отразилось, денег – как у дурака махры. Собаку-то привязать надо. Не кусается?

– П-почему не кусается? – обиделся Бабкин. – Ку-кусается, когда надо. Церковь была в неубранных лесах. Возле лесов валялась разбитая бочка с побелкой, рваные мешки – под цемента, доски… На ржавых, покоробленных листах схватился невыработанный рас На правом приделе церкви стучал по обрешетке лист оцинкованной кровли.

Из сторожки с тазом в руках и связкой прищепок через плечо вышла старуха в офицерском кителе.

– Э! На катере! – окликнул ее Толян. – Стоять!

– Пошел ты!..

– Чего ты, в натуре? Сама кочегара просила!..

Сразу помягчев, старуха поставила таз на хромую лавочку возле неогороженной могилы.

– Заходите, пожалуйста, в трапезную. Там батюшка. Толян подтолкнул Бабкина:

– Вон домик кирпичный.

Бабкин на всякий случай постучал в обитую коричневым дерматином дверь с наколоченным на ней шляпками обойных гвоздей большим крестом.