Понятие сознания - [37]

Вполне может быть, что на всем протяжении своей книги «Упадок и разрушение Римской империи» Гиббон ни разу не нарушил правил английской грамматики. Они руководили всем его письмом, но в то же время они не предписывали ни того, о чем ему следует писать, ни даже стиля, каким ему нужно писать, они лишь запрещали определенные способы соединения слов. Зная эти правила и то, что Гиббон следовал им, читатель может предсказать, что если в определенном предложении подлежащее стоит во множественном числе, то и глагол также будет во множественном числе. Его предсказания будут неизменно правильными, тем не менее мы не испытываем склонности сетовать на то, что перо Гиббона следовало по проторенной колее. Грамматика говорит читателю, что глагол должен быть во множественном числе, но она не говорит, какой это будет глагол.

Можно взять спорный пассаж из «Упадка и разрушения» и проверить его на соответствие грамматическим правилам, следящим за порядком его слов, на соответствие стилистическим канонам, следящим за согласованием в нем слов, на соответствие логическим нормам, следящим за порядком его слов. Не существует конфликта или соперничества между этими различными типами принципов, все они одинаково применимы к одному и тому же материалу, все могут получить лицензии на корректные предсказания, на все сходным образом можно сослаться при ответе одинаковой словесной конструкцией: «Почему Гиббон написал так, а не как-нибудь иначе?»

Открытия в физических науках не в большей степени исключают жизнь, чувствительность, намерение или разумность из того, что существует в мире, чем правила грамматики вытесняют стиль или логику из прозы. Конечно, открытия физики ничего не говорят о жизни, чувствительности или намерении, но точно так же правила грамматики ничего не говорят о стиле или логике. Ибо законы физики применимы и к тому, что одушевленно, и к тому, что неодушевленно, как к разумным людям, так и к идиотам, точно так же как правила грамматики применимы и к «Уайтэкеровскому альманаху», и к «Упадку и разрушению Римской империи», к рассуждениям как миссис Эдди, так и мистера Юма.

Излюбленная модель, которой уподобляется воображаемый механический мир, это модель биллиардных шаров, передающих движение от одного к другому посредством столкновения. И тем не менее, бильярд дает нам один из простейших примеров хода событий, для описания которого механические термины необходимы, не будучи достаточными. Конечно, располагая точным знанием веса, формы, упругости и характеристик движения шаров, устройства стола и атмосферных условий, в принципе возможно в соответствии с известными законами рассчитать, исходя из положений шаров в данный момент, каково будет их последующее положение. Из этого не следует, однако, что ход игры предсказуем в соответствии только с этими законами. Вооруженный научными знаниями предсказатель, который не был бы осведомлен о правилах и методах игры, о мастерстве и планах игроков, возможно, мог бы предсказать, исходя из начальных данных одного удара, позицию, которую займут шары перед следующим ударом. Но предсказать дальнейшее он уже не может. Сам игрок с умеренной долей вероятности может предвидеть характер удара, который он нанесет, так как знает, возможно, лучший способ продолжения игры в подобных ситуациях; он также в достаточной мере сознает степень своего мастерства, выносливости, терпения, силы и намерений.

Нужно отметить, что в той мере, в какой игрок владеет мастерством, позволяющим ему посылать шары туда, куда он хочет, он должен обладать знанием о правиле большого пальца, о механических принципах, которые управляют ускорением и замедлением шаров. Его знание того, как реализовать свои намерения, не входит в конфликт с его знанием механических законов, напротив, оно полагается на это знание. Когда мы описываем его игру в оценочных понятиях, нас не тревожит тот факт, что движения, которые он придает шарам, управляются законами механики, так как не может быть мастерской игры, если per impossibille инвентарь этой игры ведет себя случайным образом.

Современная интерпретация естественных законов как суждений, выражающих не нечто неизбежное, но очень и очень вероятное, иногда провозглашается как привносящая в Природу желаемый элемент нестрогости. Теперь-то, наконец, как иногда считалось, мы можем оставаться на научной позиции в той мере, в какой сохраняется именно эта, пусть весьма узкая, область случайного, в которой оценочные понятия могут применяться должным образом. Эта бесхитростная точка зрения предполагает, что действие не может получать положительные или отрицательные критические оценки, пока оно не исключено из сферы научных генерализаций. Но игрок в бильярд не требует от законов физики особых поблажек, равно как и от правил этой игры. Зачем это ему? Эти законы не принуждают его руку. Выражаемые некоторыми моральными философами опасения, что продвижение естественных наук уменьшает поле, внутри которого могут проявляться моральные добродетели, покоится на допущении того, что возникнет некоторое противоречие, если мы будем говорить, что одно и то же явление управляется как механическими законами, так и моральными принципами. Но это допущение настолько же неосновательно, как и предположение о том, что игрок в гольф не может одновременно и согласовывать свои действия с законами баллистики, и подчиняться правилам гольфа, и играть мастерски и изящно. Остается не только достаточно места для целей там, где все управляется законами механики, но, напротив, не было бы места для целеустремленности, если бы вещи не управлялись подобным образом. Предсказуемость есть необходимое условие планирования.