Понятие права - [31]
Эта теория не может претендовать на общую теорию права потому, что существование суверена, подобного Рексу в нашем воображаемом обществе, чья власть не ограничена законодательными средствами, не является необходимым условием и предпосылкой существования права. Для того чтобы показать это, нам не нужно прибегать к примерам сомнительных или экзотических типов права. Так что наш аргумент не базируется на системах обычного или международного права, которые некоторые авторы вообще отказываются называть правовыми системами, так как в этих случаях законодательная власть отсутствует. Однако нам нет необходимости ориентироваться на эти случаи, так как концепция суверена, власть которого не ограничена правом, искажает характер права во многих современных государствах, наличие права в которых сомнений не вызывает. В этих случаях законодательная власть есть, однако верховный законодатель отнюдь не находится за пределами права. Писаные конституции могут ограничивать компетенцию законодателя не только специфицируя форму и способ законодательной деятельности (которые мы не будем считать правовыми ограничениями), но и полностью исключая из сферы их законодательной деятельности определенные предметы, налагая на законодателя субстанциональные правовые ограничения [32].
И еще, прежде чем обратиться к более сложному случаю современного государства, полезно посмотреть, что в действительности могут означать в простейшем мире верховного законодателя Рекса «правовые ограничения его законодательной власти» и почему эта концепция вполне согласованна.
В простейшем обществе Рекса может быть принято правило (в форме писаной конституции или в любой другой форме), согласно которому ни один закон, изданный Рексом, не может иметь силу, если он лишает коренных жителей их земли или предписывает их заключение в тюрьму без суда. Так что любой приказ, нарушающий эти положения, будет недействительным, и все будут к нему относиться именно таким образом. В этом случае власть Рекса в области законодательства будет ограничена правилами, которые вполне можно считать правовыми, хотя мы и воздержимся от названия этого фундаментального конституционного правила «законом». В отличие от случая пренебрежения мнением народа или народными моральными устоями, которые могут заставить его законодательствовать не так, как он хотел бы, в данной ситуации несоблюдение этих специфических ограничений делает его приказы ничтожными автоматически. И суды будут относиться к этим случаям не так, как они относятся к моральным или de facto ограничениям осуществления его законодательной власти. И все же, несмотря на эти правовые ограничения, распоряжения Рекса в области их применимости заведомо являются законами, и в государстве существует независимая правовая система.
Имеет смысл остановиться на этих правовых ограничениях подробнее по-прежнему на примере нашего воображаемого государства. Положение Рекса можно описать утверждением, что он «не может» издать закон, предписывающий заключение граждан без суда. Примечательно сопоставить это утверждение со случаем, когда гражданин, будучи связанным правовой обязанностью или обязательством, «не может» что- либо делать. Выражение «не может» в этом последнем случае используется в смысле, например, фразы: «Вы не можете ездить на велосипеде по автостраде». Конституция, эффективно ограничивая законодательную власть законодательного органа в этой системе, достигает требуемого эффекта, не налагая обязанности на законодательный орган не издавать законов определенного типа; вместо этого она устанавливает, что любой закон, противоречащий этому правилу, будет ничтожным. Она не налагает правовые обязанности, но устанавливает, что нечто в силу правовых ограничений невозможно. «Ограничение» в данном случае предполагает не наличие обязанности, а отсутствие правовой власти.
Подобные ограничения на законодательную власть суверена вполне могут называться конституционными. И они не являются всего лишь соглашениями или моральными ограничениями, которые суд может не принимать во внимание. Они являются частью правила, которое предоставляет законодательную власть суверену, и жизненно важны для судов, так как последние используют это правило для того, чтобы определять действительность того или иного закона. И все же, хотя эти ограничения являются правовыми, а не моральными или условными, их наличие или отсутствие не может быть выражено в терминах наличия или отсутствия привычки повиновения Рексу со стороны остальных людей. Сам Рекс может быть связан этими ограничениями и никогда не нарушать их, однако нет никого, кому он повинуется по привычке. Он всего лишь выполняет условия, необходимые для действительного закона. Он может также нарушить это ограничение, приказав нечто противоречащее этому правилу, однако и в этом случае он выкажет неповиновение кому бы то ни было. Он не нарушит закона какого-либо высшего законодателя и не нарушит правовую обязанность. Он не создаст действующего закона (хотя и не нарушает его). С другой стороны, если конституционное правило, предоставляющее Рексу законодательную власть, не содержит правовых ограничений подобного рода, тот факт, что Рекс по привычке подчиняется приказам правителя соседнего государства Тиррана, сам по себе не лишает его распоряжений законодательной силы и не означает, что его законодательство является лишь частью более широкой правовой системы, в которой высшим авторитетом является Тирран.
В этой книге, отличающейся прямотой и ясностью изложения, рассматривается применение уголовного права для обеспечения соблюдения моральных норм, в особенности в сфере сексуальной морали. Эта тема вызывает интерес правоведов и философов права с публикации доклада комиссии Вулфендена в 1957 г. Настоящая книга представляет собой полемику с британскими правоведами Джеймсом Фитцджеймсом Стивеном и Патриком Девлином, выступившими с критикой тезиса Джона Стюарта Милля, что «единственная цель, ради которой сила может быть правомерно применена к любому члену цивилизованного общества против его воли, – это предотвращение вреда другим».
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville). В книгу вошли его работы литературного характера: цикл эссе на библейские темы "Семнадцать "или"", эссе "О справедливости", "О терпимости" и др.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Что такое событие?» — этот вопрос не так прост, каким кажется. Событие есть то, что «случается», что нельзя спланировать, предсказать, заранее оценить; то, что не укладывается в голову, застает врасплох, сколько ни готовься к нему. Событие является своего рода революцией, разрывающей историю, будь то история страны, история частной жизни или же история смысла. Событие не есть «что-то» определенное, оно не укладывается в категории времени, места, возможности, и тем важнее понять, что же это такое. Тема «события» становится одной из центральных тем в континентальной философии XX–XXI века, века, столь богатого событиями. Книга «Авантюра времени» одного из ведущих современных французских философов-феноменологов Клода Романо — своеобразное введение в его философию, которую сам автор называет «феноменологией события».