Пони бледный - [43]

Не успел он договорить, как еще два попадания сотрясли корабль. Удары были легче предыдущих, но сразу же вслед за одним из них брониносец качнул носом и немного накренился на левую сторону. И откуда-то со стороны его кормы вдруг поднялся трепещущий тонкий жгут дыма.

Брониносец, готовящийся в бою, был похож на осажденную крепость, в которой трубы сыграли сигнал тревоги. Все пони и пегасы спешно занимали места, удивительно ловко лавируя между препятствиями. Отовсюду доносились приказы, короткие отзывы, треск переговорных устройств, деловитое жужжание поворачивающихся броневых тумб.

— Пятый расчет, занимай места!

— Готов к бою!

— Включить пожарный гидрант верхней палубы!

— Где старшина Тасси?

— Немедленно!.. Под трибунал!..

— Рзршите длжить!..

— На себя тяни, тупица!

— Третья палуба, доложить о повреждениях! Аварийную команду — вниз!

— Торпедоносцы! — тонко пискнула боцман Овеног, — Сверху! Зашли от солнца! Зенитные автоматы, к бою, мать вашу рогом трижды! Товарищ Сталион, уходите на мостик!

— Еще чего… — бросил Сталин, не обращая на нее внимания, — Где здесь ближайший автомат, товарищ?…

Отделение для зенитного расчета оказалось тесным и крошечным, как башня танка. Но, по счастью, пустым. Сталин торопливо опустился в непривычное кресло, рассчитанное на четырехногого стрелка, дернул на себя зубами прицельную планку. Сквозь ровные линии секторного прицела он увидел колышущиеся пушистые овчины облаков, белых и серых.

«Никогда не доводилось стрелять из чего-то подобного. Как же неудобно…»

Устройство оказалось простым, как он и предполагал. Удобные верньеры, педаль гашетки под правым копытом. Сталин шевельнул спаркой длинных стволов влево-вправо, чтобы освоиться, и зенитный автомат, покорный его воле, мгновенно среагировал. Не хватало второго номера, чтоб подавать патроны, но с этим он должен справиться и сам, не жеребенок. Главное…

Пегасы появились так внезапно, что тело не успело среагировать. Два или три ярких пятна пронеслись сверху вниз, стремительные, как крупные дождевые капли, возвещающие о начале грозы. Сталин успел разглядеть одинаковые темно-синие комбинезоны и гудящие от напряжения крылья. И еще — какие-то продолговатые металлические предметы под ним. Сталин, застонав от напряжения, развернул спарку, пытаясь поймать стремительные цели в ставший вдруг неожиданно большим и неуклюжим прицел. Гашетка ушла вниз с легким хрустом. Автомат стал бить короткими шипящими очередями, превратив кусок неба в серо-голубую выкройку, исчерченную резким пунктиром.

Поздно. Слишком маленькое упреждение. Пегасы легко уклонились от огня, повернулись вокруг своей оси — и вдруг обрушились на «Пони темного» в резком стремительном пикировании. Продолговатые металлические свертки отделились от них и полетели вниз, к палубе. Какое-то мгновение казалось, что они пропали, словно пролетели сквозь корпус, слишком уж долго не было слышно взрывов. Но пегасы не промахнулись. «Пони темного» вновь тряхнуло. Это было не резкое сотрясение вроде первого, скорее крупная болезненная дрожь. Словно брониносец терзал приступ жестокой лихорадки. На палубе закричали, пронзительно, тонко. Сталин услышал злой треск огня.

«Не уйдешь, — подумал он, ощущая вдруг, как тяжелая спарка становится необычайно легкой и послушной, — Не уйдешь от меня, фашист…»

Одного пегаса он поймал на отходе. Делая противозенитный маневр, легкий торпедоносец слишком забрал вправо — и оказался прямо в металлическом кольце прицела. Гашетка почти без сопротивления ушла в пол под копытом Сталина. БДУ-БДУ-БДУХ! Пегас пропал. Превратился в тающее среди облаков пятно тлеющих перьев, почти мгновенно пропавшее.

Молодец, Коба. На что-то все-таки годен.

Сталин попытался достать одного из ведомых, но тщетно. Тот молнией извернулся над самой палубой, и в иммельмане резко ушел в бок. Уже без своего смертоносного груза.

Палуба дрожала не переставая. Ее сотрясали десятки попаданий, от которых «Пони темный» болезненно скрежетал, трещал, скрипел и стонал металлическим голосом. Прежде свежий воздух был пропитан запахом гари, таким едким, что от каждого глотка начинала кружиться голова. Где-то трещали пожары, Сталин чувствовал их горячее дыхание, от которого воздух над самой палубой тек, плавился, дыхание, которое, казалось, вот-вот опалит его хвост.

«Терпи, — буркнул „внутренний секретарь“, заставляя его вновь приникнуть к раскаленной зенитной спарке, — Эти пони оказались здесь только из-за тебя. И ты будешь последним, кто покинет этот корабль».

Третий пегас, сиреневый с красной гривой, попытался сделать заход прямо на зенитный автомат. Его движение было стремительно, прицел не поспевал за ним. Сталин понял, что ему не успеть, ни за что не успеть. Сейчас блестящие металлом капли хлестнут прямо в лицо и, быть может, ты успеешь ощутить последний горячий поцелуй, прежде чем превратишься в клочья тлеющей шерсти, разбросанные по искореженному боевому отделению…

В последнее мгновенье, когда пегас вошел в зону прицельного бомбометания, наперерез ему устремилась ярко-голубая размытая линия. За которой тянулись длинные радужные полосы. Короткий удар, кажущийся беззвучным из-за адского грохота на палубе — и сиреневый пегас с фиолетовой гривой, беспомощно кувыркнувшись в воздухе, уходит вниз, неуклюже, как сбитое с ветки переспевшее яблоко.