Понедельник — пятница - [82]

Полковник говорил все это, даже не заглядывая в бумажку, которую достал из папки.

— Отлично говорит по-русски.

Полковник протянул ему листок бумаги: вот прочитайте сами. «Во время войны служил в «омакайтсе», бежал в Скандинавию. Плавал на судах немецких, голландских, датских, шведских компаний… Был представителем западных фирм, поставлявших технику слаборазвитым странам…»

— И вернулся на морскую службу? — спросил Ткачев. — Что-то не верится.

— У него был провал в Египте. Возможно, он и повлиял на его карьеру: пришлось вернуться, — сказал полковник. — Жить-то надо? Но вот то, что он связан с эмигрантскими кругами, меня особенно насторожило. Ведь они только и жили надеждами на большую войну. Наступают хорошие времена, и можно представить себе, как они ярятся! В этих условиях они могут пойти на любую провокацию. Короче говоря, Василий Николаевич… — Он шумно вздохнул. — Будете осматривать «Джульетту». Сегодня, перед самым разрешением на выход. Если хотите, возьмите еще кого-нибудь с собой.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

Из кабинета начальника ОКПП он вышел в хорошем настроении: что ни говори, а в каждом человеке живет свой червячок тщеславия. Он только подумал, как все это сложилось — из мелочей, из разрозненных наблюдений, — но все равно сложилось.

Он не замечал, что в большой комнате, где обычно собирались контролеры, он не один, что майор Субботин уже давно вошел и смотрит на него — чуть подозрительно, потому что вчера его лихо разыграли: пустили слух, что майор всех приглашает на уху, а у него улов — всего три плотвички.

— Ты чему улыбаешься?

— Что? — поднял голову Ткачев.- — А, так… Твою уху вспоминаю.

— И ты туда же! — разозлился Субботин.

— Ну, не сердись, — добродушно сказал Ткачев. — Тем более что нам с тобой сегодня вместе, видимо, придется на рыбалку пойти.

— «Джульетта»? — тихо спросил Субботин.

— Да.

— Так.

Ткачев отвел его в сторону. Передал разговор с полковником. Субботин кивал: все, все правильно. Обязательно пойду с тобой.

— Ну, а потом уж и на уху… — не выдержал Ткачев, и Субботин сам рассмеялся этой вовремя брошенной шутке. Но Ткачев уже спешил. Ему надо пораньше во второй район, там по его просьбе ведут работу с одной девицей, которая охоча до всякого заграничного барахла, — надо поговорить кое с кем…

«Итак, — думал он по дороге, — сегодня закончится неделя ожидания. С «Джульеттой» все станет ясно — пан или пропал. А сегодня вечером он приглашен на банкет: уходит из бригады Галя Калинина, сегодня ее последний день на кране… Как, действительно, все перепуталось в жизни, вернее — как странно и хорошо снова сошлись дороги: я, Володька, Галя. Скажи такое еще полгода назад — ни за что не поверил бы…»

Тогда, полгода назад, в бригаду Байкова пришел журналист, который писал очерк о Гале. Байкову он объяснил, что хочет теперь написать о бригаде, а для этого ему необходимо поглядеть, как бригада работает. Короче, он проведет с бригадой всю смену, а потом надо побеседовать накоротке. Байков слушал и морщился. Писать-то еще вроде бы не о чем. Работу в оптимальном режиме начали осваивать только-только, и получается не все, и, стало быть, вовсе незачем кукарекать до рассвета.

— Вы с начальником участка говорили?

— Да, конечно. Угрюмый товарищ.

Байков усмехнулся такой категоричности суждения. Что ж, когда появился Гуща, он, Байков, подумал было о нем примерно так же. Ну, не угрюмый, а колючий или сухой не по годам. Теперь он думал о нем иначе. Колючий? Да. Недавно на парткоме Гуща выступил с коротким сообщением о проделанной работе. Говорил, как стрелял словами: «Внедрили укрупнение мелких грузов в пакеты… Это полумера. Специальные стропленты и поддоны помогли высвободить шесть человек на погрузке». Кто-то сказал: «Ого! А он еще недоволен!» Гуща сердито поглядел через очки и отрезал: «Да, недоволен. Все это летит к черту, потому что нас снова и снова держит дорога». Здесь же, на парткоме, присутствовал представитель дороги, и Гуща начал говорить с ним не стесняясь в выражениях и словно не замечая, что они здесь не вдвоем.

Конечно, Гуща был прав. У портовиков с железнодорожниками споры были давними. Задержки с подачей вагонов действительно оказались тормозом для работы портовиков. Два ведомства не могли столковаться годами, и на парткоме Гуща рубил, не стесняясь: «Ваше олимпийское спокойствие граничит с пренебрежением государственными интересами… Я бы советовал перетряхнуть аппарат засидевшихся чиновников…»

А этот журналист говорит — «угрюмый товарищ». Нет уж, никак не угрюмый…

Галя увидела этого журналиста в ожидалке и тоже поморщилась: ей было неприятно воспоминание и об очерке, и о вечере, когда этот разбитной парень набивался к ней на чашку кофе. Слава богу, журналист сам чувствовал какую-то неловкость перед ней, и разговор был коротким: «Как живете?» — «Спасибо, ничего». — «Это уже хорошо». Вот и все: бригада заступала на смену.

Галя работала в этот день особенно легко. Завтра в отпуск, впереди — целый месяц и никаких санаториев или домов отдыха. Каждый вечер она будет ходить в театр. Обязательно в Эрмитаж. К портнихе: надо сшить платье и пальто. Может быть, на несколько дней все-таки съездить в Таллин (она никогда там не была) и просто походить по городу; говорят — красиво…