Понедельник — пятница - [27]

— Идемте, Анна Петровна. — Он не замечал, что сорванный погон болтается на одной пуговице, и что фуражка вываляна в песке, и что из рассеченной губы продолжает сочиться кровь.

— Идемте домой, — повторил он. — Ленька-то ведь один…

Очевидно, это подействовало. Анна Петровна пошла несмело, пошатываясь, и Ткачев, державший ее под руку, чувствовал, как она едва не валится и, чтоб не валиться, прижимается к его плечу. Потом ее начало трясти. Она содрогалась всем телом, но пошла быстрее, будто там, дома, было спасение от пережитого страха.

Дверь открыл Ленька. Он оторопело уставился на Ткачева, видимо не сразу узнав его, а когда узнал — попятился в глубь комнаты, поняв, что произошло что-то нехорошее.

Анна Петровна сразу села на кровать, сцепив пальцы. Ее все еще лихорадило, и она должна была вот так сцепить пальцы, чтобы умерить дрожь.

— Собирайтесь, — устало сказал Ткачев. — Я достану какую-нибудь машину. Только сначала погон надо бы пришить.

Мальчик встрепенулся, не веря тому, что услышал. Он глядел то на Ткачева, то на мать, готовый сорваться с места по первому ее слову и собираться — скорей, скорей отсюда, куда угодно, только скорей! А Ткачев подумал, что Анна Петровна не расслышала как следует, но теперь нельзя давать ей раздумывать. Что ж, он хотел войти в ее жизнь, пришлось ворваться, и она увидела, почувствовала, что Костька не всесилен, что он, Ткачев, сильней, но сейчас с ней надо быть, пожалуй, более сильным, чем с теми двумя, в садике.

— Собирайтесь же.

— Куда? — шепотом спросила женщина.

— Пока к моей тетке, — ответил Ткачев.

РЫЖАЯ ГАЛЯ

Ничего этого, конечно, Зосим Степанович не знал, а Ткачев не стал рассказывать. Не так они близки, не так хорошо знакомы, чтобы рассказывать Ленькиному бригадиру об этом.

Ткачев вернулся на ОКПП; его рабочий день еще не кончился; через час надо произвести осмотр нашего судна, уходящего в рейс; на подходе два сухогруза, оба «иностранцы». Стало быть, до вечера уже не присесть. Он не успел пообедать — ладно, обойдется…

В комнате, где в свободные минуты обычно собирались контролеры, было пусто. Ткачев подумал: верная примета весенней поры. Все в разгоне. Он заглянул к оперативному — сегодня дежурил майор Субботин, тоже «профессор» (молодых офицеров, несколько лет назад пришедших из училища, звали «доцентами»).

Субботин стоял над большим макетом порта. Этот макет появился недавно — его сделали двое солдат, да так здорово, что впору на выставку. Когда Ткачев смотрел на этот макет, ему казалось, что он поднялся над портом на вертолете, машина зависла — и все разом открылось взгляду: причалы, склады, деревья, краны, серебристые цистерны, куда перекачивали вино, даже маленькие автопогрузчики с крошечными человеческими фигурками и суда у причалов. На макете ничего не менялось, кроме судов. К их мачтам прикреплялись таблички с названием и принадлежностью. Достаточно было взглянуть на макет, чтобы сразу увидеть, где какое судно стоит, какое уходит, какое подходит к Морскому каналу.

— Ага, — сказал Ткачев, — изучаешь? Так вот, достоверно известно, что лещ нынче будет брать только в Лесном порту.

— Ерунда, — не отрываясь от макета, ответил Субботин. — Приглашаю к Невским воротам.

— Ершей тягать, — поддразнил его Ткачев.

Здесь все знали, как любит Субботин рыбалку — фанатик какой-то, хлебом не корми, а дай посидеть над закидушками. Но что поделать, лещи брали редко, зато от ершей не было отбоя. Здесь шутили, что этих ершей впору продавать в керосиновой лавке.

Субботин нехотя отвернулся от макета и вдруг сказал:

— Погоди-ка.

— Я не спешу.

— Вчера ты принимал «Джульетту»?

Когда здесь задавались подобные вопросы, всегда можно было ждать любых неожиданностей.

— Я. А что?

— Судно поставлено к причалу?

— Сейчас лагом еще не ставят. Не лето, много свободных причалов.

— Тогда, понимаешь, какая штуковина… — Субботин не спешил, он будто повторял про себя то, что хотел сказать товарищу. — Почему тогда команду не спускают на берег? А? Часовой сменился и доложил: вся команда на борту. Что-то уж слишком строг капитан, хотя сам в городе.

Ткачев понял мысль Субботина. Если бы судно стояло лагом к какому-нибудь другому судну или ждало своей очереди на рейде, вот тогда команду не спустили бы на берег. Да и то чаще всего спускали, оставляя лишь машинную команду на тот случай, если надо будет перетаскивать судно к причалу. Но ведь «Джульетту» сразу поставили к причалу! А вся команда на борту.

И, как всегда бывало в подобных случаях, Ткачев внутренне напрягся. Все лишнее, что мешало думать, ушло в сторону и перестало существовать. Оставалось одно — вот этот необъяснимый факт, а здесь, на ОКПП, не любили необъяснимых фактов.

Конечно, вполне может быть — строгость капитана. Оставил команду без берега за какую-нибудь провинность. Многие в порту еще помнили, например, как одного иностранного матроса доставили на борт отходящего судна прямехонько из медвытрезвителя и среди прочих счетов, переданных капитану для оплаты, была бумажка: «2-й м/в, 15 рублей». Капитан заявил, что теперь ни один его матрос не сойдет на русскую землю, ежели за обыкновенную выпивку здесь нужно платить дополнительно такие деньги.