Понедельник — пятница - [104]

Великий двигатель — инстинкт — подсказал ему, что бояться уже нечего. Степь жила спокойно. Шуршали полевки. Их звук и запах Находка уже знал, но его черный нос улавливал сейчас другие, более волнующие. Было в них что-то смутно знакомое и в то же время осязаемое будто бы внове. Теплые перья, легкий шелест раздвигаемой травы, тонкое посвистывание — все это было совсем близко от него.

Находка ступил, медленно и бесшумно опуская в траву тонкие лапы. Он почувствовал голод, и это чувство стало пронзительным, как боль. Он шел к птице прямо, словно бы ее и его уже соединила невидимая, туго натянутая струна. Еще секунда, еще шаг — и Находка кинулся туда, где запах был наиболее острым, но его зубы щелкнули в воздухе. Он подпрыгнул, стараясь еще раз схватить неясную тень, но птица уже летела, громко хлопая крыльями. Ей отозвались хлопки других крыльев — это напуганная стая стремительно снялась и уходила прочь от опасности.

В ту ночь ему удалось поймать несколько мышей, и Находка залег в траве, усталый и все-таки голодный. Ему хотелось спать, и он заснул, как спал всегда, свернувшись и торчком поставив уши.

Очнулся он от какого-то шороха и резко вскочил. Шорох был ровный и тихий. Но то, что шуршало, не имело никакого запаха. Осторожно Находка ступил вперед и увидел большую черную змею, которая тянулась в траве, тускло поблескивая в рассветных сумерках.

Тот же древний инстинкт заставил Находку отскочить в сторону. Он подсказал, что существо, не имеющее запаха, опасно. Уже было светло, и Находка побежал прочь от этого черного существа.

Он все время чувствовал птиц, слышал их, но голод не мучил его сейчас. Где-то неподалеку должна была оказаться вода, Находка уловил ее запах. И оттуда же, с той же стороны, доносились птичьи голоса.

Находка увидел озеро и диких гусей, которые кормились почти у самого берега. Большие серо-коричневые птицы плавали спокойно, то сходясь, то расходясь вновь, временами исчезали в камышах и снова появлялись на береговой отмели. Находка лег и смотрел, положив морду на вытянутые лапы. Потом задние лапы медленно толкнули его вперед, уши прижались, и весь он, длинный, распластавшийся в траве, напоминал корень какого-то дерева. Но задние лапы снова подобрались и опять толкнули его вперед, к самой кромке песка, где кончалась трава.

Он прыжками ворвался в стаю и успел дважды, с обеих сторон, полоснуть зубами. Гуси, отчаянно гогоча, поднялись в воздух, а Находка тащил одного за крыло, отворачивая морду от сильных ударов тупого клюва. На берегу он прижал шею гуся лапой и одним движением челюстей перекусил ее, сразу почувствовав теплый и пьянящий вкус крови.

Второго гуся, который плавал, разбросав крылья, у берега, он уже не тронул. Он был сыт и шел пошатываясь. Забравшись в заросли, он долго и старательно вылизывал шерсть, выгрызая из нее колючки и все время ощущая приятный, теплый запах птичьей крови, добытой им самим.

Потом он побежал назад, ступая по старым своим следам, и только там, где нынешним утром он встретил змею, свернул и сделал крюк.

К вечеру он вышел к большому засеянному полю. Здесь особенно пахло мышами, но этот запах уже раздражал сытого корсака. Он сел, прислушиваясь, потому что издалека раздался удивительно знакомый ему звук, и тогда, коротко тявкнув, Находка бросился на него. Он бежал, раздвигая тугие стебли пшеницы, а звук нарастал, шел навстречу, и наконец над Находкой с гулом пролетел самолет.

Находка повернулся и побежал за ним. Внезапно у самолета вырос и повис широкий хвост, веером опустился к земле, и Находка резко остановился. Отвратительный запах ударил ему в ноздри, нестерпимо заболело в гортани, и корсак широкими прыжками бросился прочь.

Самолет сделал круг и вернулся снова. Но теперь Находка убегал от него, хрипя и откашливаясь. Он убежал далеко, достаточно далеко, чтобы его снова не задел серый хвост, тянущийся к земле, и, задрав морду, печально глядел на самолет, пока тот не исчез и не смолк его гул.

Тогда Находка встал и пошел обратно, в степь.

У каждой степной лисицы есть свое владение, добытое в бою с прежним хозяином. Находка не знал этого. Вернувшись к озеру, он нарушил закон сильного.

Он сначала почувствовал соперника, прежде чем увидел его. Старый корсак стоял, повернув к Находке морду, и ждал. Находка потянулся носом к носу старого корсака, но тот оскалил зубы.

Наконец новый знакомый решил обнюхать Находку. Они стояли почти бок о бок, и со стороны могло показаться, что корсаки стараются уколоть друг друга острыми носами. Вдруг новый знакомый резко прыгнул, и Находка едва успел отвернуть морду. Зубы больно скользнули по его лопатке, и тогда Находка, изогнувшись, вцепился в шею старого корсака.

Тот вырвался. Теперь они стояли друг против друга, внимательные и осторожные. Старый сделал едва уловимое движение вправо, и Находка чуть присел, чтобы не упасть, если он кинется… Находка никогда не дрался, и все, что делал сейчас, делал так, как диктовал ему инстинкт. Но в том, другом, корсаке жила обостренная годами и опытом сила. Он уже привык к борьбе, он вырос в степи, у него были крепкие плечи, а по ложбинкам в шерсти можно было догадаться, что чужие зубы не раз впивались в его тело. Мускулы у него затвердели в вечной погоне за добычей и любовью и в бегстве от своих врагов — собаки и человека.