Понаехавшие - [8]
В Московии, подобно своим братьям в Центральной и Западной Европе, евреи, а также диаспора, стремились к тому, чтобы слиться с местным населением. Нам нравилось слушать Иосифа о возрождении идиш и развитии иврита, многие из нас говорили или, по крайней мере, понимали иврит, но нам был незнаком идиш, и зачастую мы не понимали, о чем вел беседу Иосиф с другими евреями.
Позже мы отправились в синагогу Элиэзера, Иосиф сказал нам, что это был величайший потомок нашего народа, в чем мы убедились позже. Он повел нас по Тверской, на которой мы как раз сидели под небольшим навесом и пили чай. Мне казалось, что люди злы, но только я не понимал, на что. Иосиф по дороге рассказывал, что синагогу разрешили открыть всего год назад, на вопрос «почему» он предпочел ответить на иврите, чтобы окружающие не понимали и чтобы у нас не возникло конфликтов с жандармерией или офицерами, которыми кишит город. Иосиф сказал, что царь Николай Александрович не самый уважаемый и авторитетный человек, зачастую он не сильно обдумывает свои поступки или приказы, в связи с чем приходится мириться с его настроениями, ибо выбора нет, и тогда я понял, что ошибался насчет авторитетности царя и что это мнимое уважение. Авраам спросил, кто такой Поляков, на что Иосиф фыркнул и попросил нас, чтобы мы отзывались о нем с уважением, ибо мы были гостями, а Элиэзер Соломонович Поляков - нашим гостеприимным хозяином. Пока мы шли, я был поражен тем, что на Тверской-Ямской было так много магазинов; один мне понравился более всех - универмаг обуви. Мне нравилась мода русских, она была необычной. Высокие фонари, как мне позже сказал Иосиф, - электрические; по обеим сторонам широкой дороги были дома как минимум в два этажа. А дальше мы увидели деревянные постройки, как мы узнали, их сдавали в аренду приезжим гостям. Повернули и вышли на узкую улицу, по которой расположились такие особняки, о которых можно было бы только мечтать. Сердари отметил, что, скорее всего, здесь обитают знатные рода. Чуть позже мы завернули налево, и Иосиф сказал, что нужно еще немного пройти, так как синагога чуть дальше. Когда мы постучались в двери огромнго особняка, нам навстречу вышел статный юноша с хорошо поставленной осанкой, он был явно смущен при виде нас четверых; я почувствовал, что это злит Ицхока, но немного подтолкнул его, и, поймав раздосадованный взгляд, дал ему понять, что мы гости. Все мы поздоровались, переглянулись, после чего юноша провел нас внутрь особняка, в нем было очень много народу. Иосиф пояснил, что многие евреи лишились своего крова после неудачного бунта против царя, в связи с чем их пристроил Элиэзер Соломонович. Мне уже нравился этот человек, который достиг такого положения при царе, да еще не забывал о своем народе. Мы прошли два зала, в которых встретили около дюжины человек, после чего миновали галерею и вошли в гостиную, шикарно обставленную дубовой мебелью, со шторами изумрудного цвета, более того, с обоями такого же цвета; на полу был расстелен восхитительный персидский ковер - я это определил сразу, ну, нам ли не знать о персидских коврах, после того как мы столько столетий вели интенсивную торговлю с шахом, верным другом нашего города.
Элиэзер Соломонович читал газету, не помню названия, что-то связанное с банками и факториями. Он был очень серьезным, но когда мы вошли, его лицо просияло, он выглядел великодушным, был виден его статус, манеры поведения, на вид ему можно было дать лет 57, однако я ошибся, и позже выяснилось, что ему было уже за 63. Он был рослым и весьма коренастым, мне понравилось то, что он за собой следит: ухоженная, подстриженная бородка, прическа. Не такой, как большинство русских сановников или церковников, которые не следят даже за собственной бородой!
- Ну, гости дорогие, прошу вас, добро пожаловать, - обратился он к нам, - что думаете о Русско-азиатском банке, как там дела, в дальних уголочках нашей империи?
- Не такие уж они и дальние, - высказал свою обиду Ицхок, - спасибо Вам, милейший государь, за Ваше гостеприимство, надеюсь, что и у нас будет возможность встретить Вас в Самарканде, ибо это и есть жемчужина Востока.
- Да уж наслышан, да все дела, дорогие, все дела, - отвечал Элиэзер Соломонович с такой приветливостью, что у Ицхока и мыслей дурных не осталось. Мне понравилась статная манера поведения нашего попечителя, тем более что вел он себя не надменно и весьма искренне. Тут он жестом указал на кожаные стулья и просил садиться, затем спросил, по каким таким делам мы оказали ему честь и приехали в Москву.
- В Московию мы приехали быстро, однако долго добирались до Оренбурга, уж очень часто приходилось останавливаться, так как до сих пор слышны отголоски бунта, - начал я, - а к Вам, дорогой Элиэзер Соломонович, приехали потому, как собираемся на Сионистский съезд, мы весьма воодушевлены в Самарканде происходящим в истории нашего народа, да хотели бы знать, чем таким можем помочь, - тут я достал шелковые ткани, и Сердари внес ковер, который мы взяли в качестве подарка. Хозяин особняка был очень польщен, и его порадовал подарок, каждому из нас он подарил по шубе, хотя я не понимал зачем - в Самарканде практически не бывало холодов, - но тем не менее не стал спрашивать хозяина, так как подарок он делал от всей души.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Эта книга — о жизни, творчестве — и чудотворстве — одного из крупнейших русских поэтов XX пека Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем. Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека.
Сборник эссе, интервью, выступлений, писем и бесед с литераторами одного из самых читаемых современных американских писателей. Каждая книга Филипа Рота (1933-2018) в его долгой – с 1959 по 2010 год – писательской карьере не оставляла равнодушными ни читателей, ни критиков и почти неизменно отмечалась литературными наградами. В 2012 году Филип Рот отошел от сочинительства. В 2017 году он выпустил собственноручно составленный сборник публицистики, написанной за полвека с лишним – с I960 по 2014 год. Книга стала последним прижизненным изданием автора, его творческим завещанием и итогом размышлений о литературе и литературном труде.
Проблемой номер один для всех без исключения бывших республик СССР было преодоление последствий тоталитарного режима. И выбор формы правления, сделанный новыми независимыми государствами, в известной степени можно рассматривать как показатель готовности страны к расставанию с тоталитаризмом. Книга представляет собой совокупность «картинок некоторых реформ» в ряде республик бывшего СССР, где дается, в первую очередь, описание институциональных реформ судебной системы в переходный период. Выбор стран был обусловлен в том числе и наличием в высшей степени интересных материалов в виде страновых докладов и ответов респондентов на вопросы о судебных системах соответствующих государств, полученных от экспертов из Украины, Латвии, Болгарии и Польши в рамках реализации одного из проектов фонда ИНДЕМ.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
В рамках журналистского расследования разбираемся, что произошло с Алексеем Навальным в Сибири 20–22 августа 2020 года. Потому что там началась его 18-дневная кома, там ответы на все вопросы. В книге по часам расписана хроника спасения пациента А. А. Навального в омской больнице. Назван настоящий диагноз. Приведена формула вещества, найденного на теле пациента. Проанализирован политический диагноз отравления. Представлены свидетельства лечащих врачей о том, что к концу вторых суток лечения Навальный подавал признаки выхода из комы, но ему не дали прийти в сознание в России, вывезли в Германию, где его продержали еще больше двух недель в состоянии искусственной комы.
К сожалению не всем членам декабристоведческого сообщества удается достойно переходить из административного рабства в царство научной свободы. Вступая в полемику, люди подобные О.В. Эдельман ведут себя, как римские рабы в дни сатурналий (праздник, во время которого рабам было «все дозволено»). Подменяя критику идей площадной бранью, научные холопы отождествляют борьбу «по гамбургскому счету» с боями без правил.