Помпа - [11]

— Там… всё.

Галя проворно шмыгнула в кусты, вернулась, неся верёвку с лопатой и фонарик.

— Пошли. Мама с батей ругаются: не спросившись, не поевши, ушла.

Странно: слова «кто-то тебя ругает» всегда всё ставят на место. Юлька отдышалась, вытерла лоб. Девочки стали быстро спускаться к своей усадьбе.

Закраснели черепитчатые крыши. Над усадьбами вьются дымки — хозяйки затопляют летние кухни. Вот и оба ореха Лукьяненок уже видны, у шелковицы кружат ненасытные скворцы. А бычки внизу, такие безобидные, ползают среди валунов, выискивая молодую траву, и пастух бродит с ними.

Галя с Юлькой миновали скважину. Сейчас возле неё только песок желтел да кирпич битый краснел. Народу никого не было: Пётр ушёл завтракать, ребята разбежались.

* * *

— Значит, всё: уйдёшь из дома без спроса — сразу тебя к отцу с матерью! И кончен разговор.

Дядя Федя смотрит на тётю Дусю с восхищением.

Семья сидит за столом. Стол заставлен творогом, сметаной, дымящейся картошкой, вяленой рыбой — ешь не хочу! Сидят по чинам. Баба Катя под календарём с расписной картинкой из «Огонька»; дядя Федя и тётя Дуся — друг против друга; Галина с Юлькой, умытой, причёсанной и красной как свёкла, рядышком; Пётр и Шурец — на той стороне.

— Вы уж, мамочка, не вините её больше, — подаёт голос Пётр, не без ехидства впрочем. — Для пользы старалась. Хоть и невпопад. Дайте срок, настоящим делом займётся.

Юлька поднимает на него благодарные глаза.

— Скушай, доня, яичко, — говорит баба Катя. — Такого в Москве не найдёшь. Прямо из-под несушки…

Шурец пристроил на блюдце солёный помидор и нацелился вилкой, чтобы сок брызнул на Юльку. Тётя Дуся, разгадав манёвр, щёлкает сына по макушке чайной ложкой;

— Поел, спасибо говори и марш из-за стола! Морока мне с вами…

Вот откуда у Галки это словечко!

Пётр встаёт тоже. Но дядя Федя после еды любит поговорить. Движением руки усаживает старшего сына; подмигнув, обращается к Юльке:

— Ну ладно. Что по оврагам с утра побегала — аппетиту нагуляла. А вот теперь ты мне ответь. Школу, к примеру, техникум либо институт кончишь, приедешь к нам в совхоз ребят учить?

— Ни за что. — Юлька краснеет от решительности.

— Отчего же? У нас хорошо!

— Чтобы стать педагогом, надо иметь прирождённую склонность, — с апломбом повторяет Юлька слышанные где-то слова. — Терпеть не могу слюнявых детей! — Она в упор смотрит на Шурца.

— Ишь ты, прирождённую… — повторяет с удовольствием дядя Федя. — А кем же тогда будешь? По какой специальности?

— Я? — Юлька втягивает воздух, слегка выпячивает грудь. — Могу стать гидом. Переводчицей. Моя же школа — специальная, английская. Показательная.

— Гидом? Это поводырь, что ли, при иностранцах?

— Да. Очень ответственная работа. Ходить по музеям, ездить за границу на конгрессы… — Юлька толком и не знает, что это такое.

— Ишь ты, конгрессы… В институт, значит, твёрдо думаешь? Для конгрессов образование большое треба…

— Конечно! Если школу с золотой медалью кончу, примут вне конкурса.

Теперь краснеет Галка. Она перешла в седьмой класс с тройкой по русскому, ей уж медали не заработать… Заметив растерянность дочери, дядя Федя наклоняется к ней:

— А ты, Галю, на кого у нас учиться пойдёшь?

— В судостроительный! — выпаливает та.

— В судостроительный женщине трудно, — замечает Пётр.

— Это почему же? — Чудесные Галины глаза суживаются, мечут молнии. — По-вашему, женщине либо учительницей, либо фельдшерицей, как Жанна? А если я, как ты, например, гидротехником хочу?

— Ладно вам, женщины нашлись! — вмешивается тётя Дуся. — Время ваше не вышло. Со стола убирайте да марш картошку цапать…

Вот тебе на! Это и Юльке тоже? Она уже видела, что такое «цапать»: согнув спину, Галя била цапкой по земле, аж пот градом. Нет, благодарю покорно. И потом, она же не знает, где картошка, а где сорняк? Но вдруг выручает Пётр.

— Мамочка, — говорит он как бы между прочим, — мне в город съездить надо.

— На что?

— Дело есть. И вообще…

— Насквозь то «вообще» вижу.

— Маманя, мне и денег бы, а?

— Пятёрку возьми в комоде.

Пётр засмеялся.

— Нет, мне много!

— Много не проси, нету. Для тебя же берегу.

— Мамочка, теперь я насквозь вижу, зачем бережёте, — прищурился ласково Пётр. — Может, дадите всё-таки?

— Не дам. В ту затею, что, чую, в голове держишь, у меня веры нету. Где тебе справиться? С водохранилища сутками не выезжаешь. С лица вон спал…

— Авось помощников найду! — Пётр искоса, незаметно, подмигивает Юльке и Галине.

— Ох, нашёл! Как же… Знаем мы этих помощников.

— И найдёт! — вскидывается Галка.

— Тебе больше всех надо! — Тётя Дуся легонько шлёпает её по макушке не чайной ложкой — половником. — Наш пострел везде поспел.

Юлька смотрит во все глаза, слушает во все уши. С изумлением, почти с негодованием. Да что же это происходит, да где это видано? Пётр, взрослый, самостоятельный, вымаливает у матери собственные заработанные деньги!.. Дома в Москве у Юльки есть копилка, куда родители в день получки суют мелочь. Себе они оттуда никогда ни копеечки не берут, одна Юлька хозяйка.

— Маманя, — повторяет Пётр, — поехал я, значит. Люди болтают, море потеплело — может, загляну. — Езжай, не препятствую. Юлечку с собой бы прихватил! На это моё полное согласие. А денег — не надейся. Трудовым заработком без уверенности сорить. — И тётя Дуся победоносно уходит.