Помощница ангела - [33]

Она поглядела на трубку и кое-что вспомнила. Про телефон и кусок сахара. У них в школе были уроки верховой езды. Перед занятиями Алёна брала в буфете белые кубики сахара и прятала в кармане — для лошадей. Как-то раз она забыла, что в кармане телефон. Сунула сахар туда. А потом принялась проталкиваться через толпу голодных школьников, осадивших буфет. Её сдавливали со всех сторон, и перед занятием Алёна обнаружила, что сахар раскрошился. Но и у телефона бок оказался поцарапанным.

Телефон и кусок сахара. Вот на что похожи её родители. Папа — телефон. Мама — кусок сахара. А раз она крошится, значит, и у него царапины? Такие невидимые царапины, которые заставляют перешагивать через трещинки на асфальте и улыбаться одним ртом.

Однако… Алёна вспомнила, что ещё недавно ей казалось, что их семья похожа на зубные щётки в стакане. А теперь — на сахар и телефон. Раньше они не смотрели друг другу в глаза и не повышали голоса, а теперь… Может быть, что-то изменилось?

Глава 19 Успение

Бывает так странно — вроде ты спишь, но слышишь голоса тех, кто в соседней комнате. Слышишь очень отчётливо. Понимаешь каждую фразу. А потом — просыпаешься.

Алёна слышала голос, но не снаружи, а изнутри. В голове кто-то говорил: «Надо сказать Лидии Матвеевне, что с яблонями всё устроилось».

Вик позвонил вчера поздно вечером и сообщил, что ямы он выкопал. И завтра едет в Звенигород за удобрениями.

«Надо сказать», — повторил голос.

Алёна открыла глаза и поняла, чей это был голос. Джулианы!

— Ты права, — сказала Алёна и протянула руку к телефону.

Но взгляд её уловил какое-то движение у окна. Она подняла голову и увидела под потолком на карнизе белого голубя! Алёна глянула на окно. Закрыто. Как он тут оказался?! Голубь смотрел очень внимательно, склонив голову набок. Белоснежный, без единого темного перышка.

Алёна поморгала — не мерещится ли? Потом слезла с кровати, подошла к окну.

— Привет, — пробормотала она и открыла форточку.

Но голубь не улетал. Он смотрел на неё. И вдруг она поняла. Даже не поняла, а… почувствовала. Как будто голубь передал мысль. Они с Алексом часто общались в Картории мысленно, но ведь голубь, он же из обычной жизни, не из выдуманной!

Впрочем, это уже было неважно… Она обхватила себя руками. Голубь сорвался с места и вылетел в форточку.

Зазвонил телефон.

Алёна не стала подходить. Вместо этого она вышла в коридор и прислушалась. Трубку взяла мама.

— Алло? Что? Да. Да, мы в курсе, я как раз хотела… О… Мне очень жаль. Сочувствую. Что? В какой день? Ну… Вы знаете, я не уверена, что это хорошо для детской психики…

Да-да, я поговорю с ней. Я понимаю, Зинаида, понимаю. Я перезвоню вам… Хорошо, не буду. А во сколько нам прийти? Да, разумеется, мы не можем отпустить её одну. Для нас и так было загадкой… Я понимаю-понимаю. Держитесь. Мне очень жаль…

Алёна опустилась на ковёр, по-прежнему обнимая себя.

— Лидия Матвеевна, — пробормотала она, — ох… Лидия Матвеевна… Я ведь так и не успела вам сказать…

Два дня подряд она ходила как во сне. То есть совершала обычные действия. Разговаривала с родителями. Кажется, что-то искала в интернете. Но чувствовала себя при этом очень странно. Как будто её переселили в другой мир. Мир, в котором не было Лидии Матвеевны. И нужно было постоянно себе об этом напоминать. Потому что она вдруг поняла, что после неудачи с деревьями и побега она не раз мысленно разговаривала с Лидией Матвеевной. Задавала вопросы. Ждала ответов… А сейчас — всё! Ей никогда…. Никогда не удастся больше поговорить… Порисовать… почитать…

В такие минуты Алёна начинала задыхаться, комок подступал к горлу. Самое ужасное, что ей не с кем было поговорить… Родители переводили разговор на другие темы. Почему? Им было стыдно, что они забрали её тогда? Или они боятся смерти? Зачем они тогда пошли с ней в церковь, куда Зина её позвала на отпевание? Да ещё и оба.

В церкви оказались люди, которые хотели поговорить о Лидии Матвеевне. Это были и её бывшие коллеги, и соседи по деревне, и, конечно, Зина со своей семьёй. Алёна с родителями остановились у порога. Наталья неловко перекрестилась. Пел хор, священник читал молитвы, и Алёна направилась к гробу, который стоял перед алтарём. Наталья шагнула следом.

— Не ходи, — прошептала она, хватая Алёну за рукав.

— Не могу, — произнесла Алёна тихо и ласково, словно успокаивая капризного ребёнка, и осторожно сняла Натальину руку.

И двинулась дальше, жадно ловя обрывки фраз, которыми шёпотом обменивались люди. «Такой сильный был педагог»… «А какая отзывчивая…», «Помнишь, как мы с Лидой тогда — смеялись…»

Вот и алтарь. Несколько женщин стояли со свечками в руках вокруг изголовья Лидии Матвеевны. «Как будто корона, — подумала Алёна, глядя на хоровод огоньков, — или венок». Кто-то дал ей свечку, и она встала рядом.

Вот и Лидия Матвеевна. Она была совсем не страшная, мёртвая. Такая спокойная, с закрытыми глазами, с руками, скрещенными на груди. В белой кофточке и синей юбке.

— На той неделе Успение, — услышала Алёна шёпот за спиной.

— Да, успела Лидочка, успела, — ответил кто-то тоже шёпотом.

Алёна посмотрела на женщин со свечками, на Лидию Матвеевну, лежащую ногами к алтарю, словно готовясь шагнуть куда-то, и вдруг поняла: они же её провожают. И рады, что она успела что-то сделать.