Помощь разведенным родителям и их детям: От трагедии к надежде - [7]

Этого ожидают учителя, воспитатели, а нередко и психологи, не говоря уже о социальных работниках. По мнению Фигдора, здесь-то и кроется основная причина, почему «добрые советы» так редко приносят настоящую пользу. А все дело в том, что в этих случаях в действие вступает известный психический феномен, именуемый сопротивлением[1]. Подумайте сами, ведь если меня в чем-то обвиняют, пусть даже негласно, пусть даже намеком, можно ли ожидать, что я сейчас же вытянусь по стойке смирно, склонив повинную, и изъявлю искреннюю готовность тотчас выполнить абсолютно все, что от меня потребуют? Нет, скорее всего, я, даже того не сознавая, потороплюсь занять оборонную позицию.

Ведь механизмы моей психической защиты формировались на протяжении всей моей жизни, и не могу же я так сразу, лишь по чьему-то «доброму» совету отказаться от всех моих давно выработанных психических стратегий. Это все равно, как если бы из-под всего здания моего душевного мира вдруг выбить фундамент — стены и крыша тотчас обрушатся на меня и я под ними просто сойду с ума.

Поэтому любой разговор с родителями Фигдор начинает не советами, а проявлением понимания к их проблемам. В первую очередь, он старается разрядить напряжение и, по мере возможности, освободить мать или отца от захлестывающего чувства вины, которое представляет собой именно тот заслон, который мешает делать то, что необходимо детям. Кроме того, как он подробно рассказывает в одной из своих важнейших работ[2], родители часто бывают подвержены власти — как он их называет — «злых педагогических духов».

Например, рассмотрим такое понятие, как «самоотверженная мать». «Я — хорошая мать, — говорит она себе, — поэтому я отодвигаю свои личные потребности (социальное признание, профессиональные интересы, покой, увлечения, потребность в любви и сексуальных отношениях) на задний план. Но с вытесненными[3] потребностями вообще-то дело обстоит не столь просто, как хотелось бы. Так или иначе, они постоянно будут стучаться в сознание и напоминать о себе неудовлетворенностью, плохим настроением, отчаянием или слишком высокими требованиями к себе и окружающим. От ребенка в ответ ожидается своего рода вознаграждение, он теперь ну просто не имеет права роптать, быть недовольным или, боже упаси, выглядеть несчастливым («я стольким для него пожертвовала!»).

И если он все же проявляет недовольство, если он печален или раздражен, если его успехи в школе оставляют желать лучшего, то разочарованию матери уже нет предела: «И это за все мое добро!» У ребенка в результате зарождается то чувство вины, которое он, может быть, будет потом вынашивать всю жизнь, перенося его на другие жизненные ситуации: «Мама и без того такая несчастная, а тут еще...». Итак, самоотверженная мать неизбежно по-своему деспотична. Кроме того, наличие «жертвы» или «мученицы» обязательно предполагает и присутствие «мучителя». Каково же ребенку (пусть даже бессознательно) ощущать себя в этой роли, которая не по силам и взрослому?

Другой «дух» заставляет мать верить, что ее тяжелое душевное состояние не может плохо отразиться на детях. Представьте себе, что вы вынуждены общаться с человеком, у которого почти всегда плохое настроение, разве это не станет обременительным для вашей психики, пусть даже речь идет всего лишь о коллеге по работе? Многие матери верят: «Если я все буду делать правильно, то у меня с детьми никогда не будет проблем». Но, во-первых, нет на свете такого человека, который способен был бы все «делать правильно», а во-вторых, не все в жизни зависит от меня одной. Или вот еще: «Хорошее воспитание может протекать без давления, без авторитета, а значит, без наказаний или их угрозы — достаточно ребенку все правильно объяснить, и он сам, без напоминаний будет соблюдать порядок». Ах, как было бы чудесно, если бы было именно так! Но сама жизнь устроена по-другому и здесь ничего не поделаешь. Сила детских желаний так велика, что они часто просто не терпят промедления. Однако исполнить все желания невозможно, как бы нам этого не хотелось. Мы любим своих детей и видеть их счастливыми было бы самым большим счастьем и для нас. И поэтому нам больно, когда мы не можем удовлетворить их потребности. Но какая любящая мать или какой любящий отец в состоянии признаться себе в причинении боли ребенку?! Поэтому вместо того, чтобы сказать: «Я знаю, дорогой, я сама была ребенком и прекрасно понимаю, как тебе этого хочется, но, к сожалению...», мать в отчаянии восклицает: «Ведь я так устаю, после развода мне приходится так много работать, я лезу вон из кожи, а он ничего не желает понимать! Как ты только можешь требовать новую игрушку, когда у нас и без того такое тяжелое положение?! И я не раз уже тебе об этом говорила!». И тут происходит — с психологической точки зрения — нечто совершенно ужасное, а порой даже непоправимое: таким образом мать запрещает не просто удовлетворение желания (на что у нее, безусловно, есть основания), она отказывает ребенку в самом праве на желание! А вот этого делать нельзя! Это святое право всех нас — и взрослых, и детей — иметь свои желания. Потому что иметь желания и фантазии — непременное условие психического здоровья. И это не важно, выполнимы они или нет, они уже сами по себе в состоянии психически восполнить дефицит реальной жизни. К чему приводят запреты, сделанные в такой форме, нетрудно себе представить: ребенок раздражается и в этот момент, как все дети в подобных ситуациях, начинает ненавидеть мать. Ненависть сочетается в нем с чувством вины. Особенно опасно это в разведенных семьях, где ребенок не может позволить себе (о чем мы будем говорить позже) хотя бы какое-то время злиться на маму, потому что он панически боится ее потерять, а заменить ее теперь даже на короткое время некем: отец далеко, он уже — частично, а бывает, и полностью — потерян, и мама у него одна. Тогда он обращает свою ненависть внутрь себя и во всем получается виноват он один. А это уже верная дорога к развитию устойчивого невроза.