Помоги себе сам! - [16]

Но в первый момент Стас, услышав Гелькино признание, сжал зубы, сцепил руки за спиной так, что казанки пальцев побелели. Я встревожилась: вот врежет сейчас Гельке своей кувалдой-кулаком, так она наверняка окажется в соседней квартире - проломит головой стенку. И я стала отыскивать глазами что-нибудь потяжелее, чтобы треснуть сзади Стаса по башке, если он замахнётся на Гельку. Однако Стас переборол себя, впрочем, он и не мог сердиться на жену, потому завершил инцидент опять же одним словом: «Проехали!» Правда, он молча позавтракал с нами, а потом куда-то ушёл, наверное, зализывать душевные раны или зашивать брешь в образовавшемся бюджете.

Едва за Стасом захлопнулась дверь, Гелька взмолилась:

- Жанна, не уходи, а? Видишь, мой озверел.

Ну, насчёт состояния Стаса Гелька, конечно, загнула: муж стойко выдержал опустошение своей заначки примерно на треть. А то, что ушёл, так его понять можно.

Стас вернулся часов в десять вечера. Мы за время его отсутствия, что только не передумали, даже подозревали, что улетел в Воркуту, и Гелька сильно горевала, что довела Кувалдочку до такого состояния. А Стас молча прошёл в комнату и обратился почему-то ко мне, а не к жене:

- Жанна, давай махнём втроём на Урал. У тебя же отпуск. Там у меня тётка живет. Я её давно не видел. Заодно и порыбачу. Расходы беру на себя. Билеты вот, - и он протянул мне билеты и мой паспорт.

Я взяла документы, и даже не удивилась: Стас, если за что-то возьмется, обязательно доведёт дело до логического конца, видимо, решив поехать к тёте, он зашёл ко мне домой и взял у сыновей мой паспорт. На билетах стояла дата отъезда - завтра.

Ангелина вытаращилась на мужа и, казалось, потеряла дар речи. Да я сама была не менее удивлена.

- А что это ты мне говоришь? - осведомилась я. - Договаривайся сначала с Ангелиной.

- Она и так согласна, - и озорно подмигнул жене, отчего ту из кресла словно пружиной выбросило. И прямо на шею своей Кувалдочке.

- Стасюля! Кувалдочка ты моя ненаглядная! - вопила Гелька от избытка чувств.

Я не стала мешать примирению супругов, сообщила в пространство, что согласна, и отправилась готовиться к отъезду.

Тётка Стаса жила в посёлке, который когда-то был заселён лесорубами. Но лес в округе вырубили, леспромхоз закрыли, а маленький лесообрабатывающий заводик, по-местному - лесопилка, закрылся сам. Кто помоложе - перебрались в близлежащий город и обосновались там, пенсионеры переехали к детям, а кому некуда было ехать, те остались доживать свой век в посёлке. Тёте Глаше было куда ехать: сын жил в Москве, дочь в Екатеринбурге, да и Стас постоянно звал к себе - он рано остался без родителей, и тётя Глаша воспитала его как собственного сына. Однако тётя Глаша решительно отвергала все приглашения: «Чего я там, в ваших городах, не видела? Глазу развернуться негде - одни дома, дышать нечем - гарь и дым с машин да заводов, а тут - воздух целебный, простор глазу необыкновенный - лес кругом».

Тётя Глаша была невысокого росточка, вся такая кругленькая, домашняя. Мы сразу понравились друг другу, она стала нас звать по-уральски простецки - Гелька да Жанка. Я сначала удивлялась, что в лексиконе тёти Глаши нет уменьшительных ласковых имен, например, Стасик, Клавочка (её дочь) или Мишенька (сын) или нейтральных - Миша, Клаша. Все у неё - Мишки, Клавки, Петьки, Серёжки… А потом поняла: просто так принято в тех краях, и нет ничего обидного в том, что тётя Глаша кричала мне: «Жанка, подь сюды, принеси-ка дров в баню, а то варнак Стаська опять умёлся на свову рыбалку!»

Стас за два дня привёл в порядок забор, крышу на бане, что-то ещё пару дней колотил да пилил, а потом тётя Глаша милостиво отпустила его, и он сутками пропадал на лесном озере или на реке вместе с соседним дедом Иваном. Они всегда приходили с богатым уловом, и тётя Глаша ежедневно то варила уху, то жарила рыбу, то пекла расстегаи. Её просторный двор смахивал на двор военного госпиталя: на растянутых веревках вялилась рыба, прикрытая от мух марлей и старыми ветхими простынями. Ветер полоскал белые полотнища, вот мне и пришло на ум такое сравнение.

Что касается нас с Гелькой, то мы, выполнив ежедневный «урок» по уборке дома и прополке огорода, тоже уходили в лес или на речку. Нас сопровождали всегда две девчонки - Ксюша и Верочка, внучки Марьяны, соседки тёти Глаши. Обе жили с родителями в Екатеринбурге, лето проводили обычно у бабушки, потому окрестные леса знали хорошо. Вот мы с ними и ходили по грибы да ягоды, и я, многие годы не бывавшая в настоящем лесу, от души наелась голубики и черники. На солнечной стороне дома тёти Глаши висели связки сушёных грибов - это мы с Гелькой вносили свой вклад в зимние заготовки.

Однажды тётя Глаша сказала, что девки, то есть Ксюша и Верочка, решили пойти по «боярку», иными словами - за боярышником, дескать, и нас зовут. А мы что? Мы - согласные!

Рано утром, когда ещё трава вся в росе, мы, гремя ведрами, отправились в лес. Солнце поднималось над лесом уже неспешно, по-августовски, однако грело достаточно, потому на полянах трава уже просохла, и на одной из таких весёлых полянок, заросших Иван-чаем и ещё какими-то лесными цветами, мы устроили первый привал. Посидели недолго. Поели - и дальше в путь. Шли долго берегом лесной речушки, берега которой заросли черёмухой, и крупные чёрные ягоды так и просились в рот. Мы с Гелькой набросились на черёмуху, а девчонки сидели на стволе упавшего дерева - у них в огороде росла громадная черёмуха, и лесная - не в диковинку. Они дружно хихикали, мол, вечером нам кошка понадобится - выскребать кое-что при выходе отработанных материалов из нашего организма. То есть намекали на заурядный запор - черёмуха, как известно, «крепит». Мы вняли их насмешкам и, набрав с полведра ягод, пошли дальше.