— Так вот и живем, — перехватив взгляд Шилова, проговорил уже захмелевший Захарченко. — Только, Витя, прошу тебя: не пиши гадостей о нашем посольстве, не гонись за дешевкой. Мам и без того тошно.
— Да что вы, Владимир э… Сергеевич, у меня совсем другое редакционное задание, — забормотал молодой человек.
— Вот и ладно. Вы, журналюги, сенсации ищете, — продолжал слегка заплетающимся языком посол, — а самая настоящая сенсация, может, как раз и спит сейчас у нас в гостевой комнате. Скажи, Сережа? — обратился он к Латышеву.
Врач пожал плечами.
— Все может быть.
— Как он там? — поинтересовался Захарченко.
— Если честно, то плохо. Температура под тридцать восемь, давление, в легких черте что творится, а сердце как у старика. Он болен, и очень серьезно. Постоянно глотает какие-то таблетки, которые ему дали американцы, похоже, стимуляторы или что-то обезболивающее, а возможно, и то и другое. Но диагноз я поставить не могу: требуется комплексное обследование, Владимир Сергеевич.
— Вы о ком? — спросил с внезапно проснувшимся интересом Шилов.
— Американцы, Витя, подкинули нам некоего гражданина, — пояснил посол. — Говорят, отбили у моджахедов. Сам гражданин уверяет, что он, вместе с двумя своими коллегами, попал в заложники в Пакистане, потом был переправлен в Афганистан.
— Что же в этом необычного? — заметил Саша. — Вы посмотрите, что сейчас творится с иностранцами в Ираке, их чуть не каждый день…
— А то, — перебил его Захарченко, — что об этих заложниках немало писали. Как и о том, что все трое погибли! Дело-то недавнее, вы должны помнить: в Вазиристане, это на западе Пакистана, при штурме деревенского дома, в котором их держали, кто-то то ли из террористов, то ли из самих спецназовцев бросил в погреб гранату. Всех троих разорвало на куски.
— Я помню, — подтвердил Саша.
— И я, — отозвался Шилов. — Мы давали материал.
— Ну, так вот, в гостевой комнате спит мужчина, который утверждает, что он — один из них. И что он остался жив. При этом называет фамилию человека, которого уже похоронили. Такой вот привет с того света.
— Как он это объясняет? — еще больше заинтересовался Шилов.
— Довольно невразумительно. Мол, был еще кто-то, кого убили вместо него. Какой-то голландец. Я специально покопался в Интернете, почитал новостные сайты за тот период: ни голландцев, ни китайцев, ни туземцев с Новой Гвинеи! Только трое этих. А впрочем — черт его знает. Выясняй ты, Витя, может, тебе удастся расколоть его: журналюги — народ дотошный, — заявил Захарченко, укладывая на ломоть хлеба кусок консервированной ветчины. — Завтра мы отправляем его с вашим самолетом. Вот пусть дома и разбираются. В одном нет сомнений: это действительно русский. Точнее, белорус.
Шилов отодвинул в сторону недопитый стакан и задумался. Чем черт не шутит. А если и правда?..
Утром следующего дня черный посольский «мерседес», за рулем которого сидел «завхоз и повар» Серов, доставил их к эмчеэсовскому «Ил-76». Зданович сидел на заднем сиденье между Шиловым и Агаповым и, откинувшись с закрытыми глазами на спинку, тяжело и шумно дышал. Перед поездкой он с трудом заставил себя проглотить бутерброд с копченой колбасой, даже не почувствовав ее вкуса. Желудок жгло так, словно каждая порция проглоченной им пищи стала лужицей расплавленного металла. Накануне вечером, когда он закашлялся, то опять обнаружил на бумажном платке следы крови.
Лишь осознание того, что до встречи с Аллой осталось совсем немного, помогало ему держаться. И еще американские таблетки, которыми его снабдили в госпитале. Но они кончались. Перед тем, как сесть в машину, Николай поймал на себе пристальный взгляд Латышева, однако посольский врач тут же отвел глаза в сторону.
Сначала Шилов совал Здановичу под нос диктофон и задавал какие-то вопросы, но, увидев, что потенциальный собеседник не реагирует, отложил это занятие на потом.
На взлетной полосе их встретили двое летчиков. Остальные члены экипажа готовили машину к вылету; один, энергично жестикулируя и мешая английские слова с русским матом, что-то внушал двум афганским заправщикам в замызганных комбинезонах. Поодаль стояло несколько американских транспортных самолетов.
В огромном прохладном «брюхе» «Ила» Николай лег на один из матов, набросанных прямо на пол. Дмитрий, устроившись на раскладном брезентовом стульчике, вставил в уши наушники и с отрешенным видом принялся слушать плеер, а Шилов, прислонившись к стене отсека, начал негромко бубнить в диктофон, стараясь наговорить как можно больше, прежде чем ему помешает шум моторов. Время от времени он бросал взгляд на Здановича: репортаж репортажем, но этот изможденный человек и правда мог оказаться сенсацией, о которой мечтает любой журналист, начинающий — тем более. Вот только как заставить его говорить?
Агапов, второй эмчеэсовец, вернулся из кабины пилотов и объявил:
— Взлетаем через двадцать минут. Будем на «Раменском» около шести вечера.
Николай приподнялся и, оперевшись на локоть, спросил:
— А этот аэродром, «Раменское», сколько километров от Москвы?
Голос его звучал слабо и неуверенно.
— Сорок, — ответил Агапов. — Полчаса езды на машине. Вы не волнуйтесь, я довезу вас, Владимир Сергеевич просил.
