Помеченный смертью - [28]

– Что? – нетерпеливо спросил Даруев, отстраняя инструктора.

– Я же говорил! – беззлобно сказал за его спиной Алексеич.

Результаты были хуже. Три выстрела из восьми оказались точными, остальные – так себе.

– В темноте ни один человек не попадет в цель, – сказал Алексеич и развел руками. – Природа! С ней не поспоришь!

Даруев стоял перед ним, досадливо закусив губу. Он не ожидал такого результата.

– А при свете хорошо стреляет, – подсластил пилюлю Алексеич.

– Он стрелял при полной темноте! Без промаха! Без единого промаха! Со стопроцентным результатом! – процедил сквозь зубы Даруев. – И я это видел своими глазами!

Инструктор с сомнением посмотрел на него.

– Это было! – упрямо твердил Даруев. – В девяносто первом году. В этом самом тире. При мне. И он опять будет так стрелять, уже через неделю!

И таким тоном это сказал, что инструктор понял – ему задание.

– Это невозможно, Геннадий Константинович, – произнес инструктор, старательно и четко выговаривая слова.

Он знал, что задание или отменяется сразу, или не отменяется никогда. И чтобы сейчас это невыполнимое задание отозвали, он старался говорить веско и доходчиво. Хотел сказать еще что-то, но не успел, потому что Даруев произнес, будто и не слышал последних слов инструктора:

– Ты не будешь ничему его учить. Только восстановишь навыки. То, что он знал. Он знал это. И знает. Просто забыл. Помоги ему вспомнить.

Тогда, в девяносто первом, Рябов выбивал сто очков из ста при практически нулевой видимости. Потому что та единственная акция, к которой его готовили с середины девяностого года, должна была завершиться успешно первым произведенным выстрелом. Второй раз выстрелить Рябову могли не дать. У человека, которого Рябов должен был застрелить, была очень хорошая охрана. Самая сильная охрана в стране, которая тогда еще называлась СССР.

18

Рябов обедал в крохотной, на два десятка мест, столовой, в которой не было никого, кроме него. Его привел сюда Даруев, взглянул на часы и сказал четко и сухо:

– В семь тридцать, в двенадцать тридцать и в восемнадцать часов – прием пищи. По пятнадцать минут.

Сказал и вышел. И почти сразу из противоположной двери выскользнул молчаливый парень в белом поварском одеянии, поставил поднос с блюдами на стол и исчез, даже не взглянув на Рябова. Место Рябову он определил не очень удачное, в углу, и Рябов поднос переставил на соседний стол, ближе к окну.

Ел сосредоточенно, будто выполнял работу. Со стороны посмотреть – очень человек озабочен, а на самом деле – обычное состояние Рябова. Всегда собран и готов. К чему готов? К тому, что прикажут.

Он уже добрался до компота, когда в столовую вошла девушка. То, что это девушка, Рябов сначала даже не понял – на ней была камуфляжная форма, точно такая же, как на самом Рябове, и прическа была короткая. И только когда она остановилась против Рябова и заговорила, он понял, кто перед ним.

– Это мое место, – сказала девушка.

Серые, со стальным блеском глаза смотрели холодно-испытующе. Рябов подвинул к себе тарелку с маковой булкой, невозмутимо пожал плечами. Отпил из стакана компот, и вдруг девушка быстрым движением смахнула на пол тарелку с булкой. Рябов от неожиданности не поперхнулся, но замер, глаз не поднимал, и казалось, будто он рассматривает что-то в своем стакане, а на самом деле – размышлял, долгие две или три секунды, это было для него много, непозволительно много, обычно он решения принимал мгновенно, а здесь, наверное, немного растерялся от неожиданности, но когда он через три секунды поднялся медленно и внушительно из-за стола, он уже знал, что будет делать.

– Где твое место? – спросил, глядя девушке в глаза. – Покажи.

Она показала – здесь, мол, у окна – и даже не успела руку опустить, как Рябов сгреб ее в охапку и швырнул на стул. Тот самый, на который она и показывала. Девушка обрушилась на стул, и он рассыпался с хрустом, щепки разлетелись в стороны: хрупкая здесь мебель, оказывается. Рябов допил компот и пошел к двери.

– Ублюдок! – сказала девушка ему в спину. – Я тебе это припомню.

Это было все, что она могла сказать.

А через пару часов они опять встретились. Рябов занимался на тренажерах, и вдруг она вошла в зал. В первое мгновение остановилась и даже, как показалось Рябову, готова была развернуться и уйти, но потом передумала и направилась к тренажеру с независимым видом. Так они и занимались – были в двух метрах друг от друга, и при этом оба делали вид, что пребывают в одиночестве. Девушка не выдержала первой, это примерно через полчаса случилось. Спросила, не поворачивая головы:

– Ты новенький, что ли?

Рябов как раз терзал особо мудреный снаряд, мышцы напряглись, и даже вены на лбу вздулись, и поэтому он ответил не сразу, а с задержкой, переводя дух:

– Я – старенький.

– Что-то я тебя не видела прежде.

– И я тебя, – равнодушно сказал Рябов. – Хотя околачиваюсь здесь с девяностого года.

– Ты – с девяностого? – не поверила девушка. – Не блажи.

Лживость Рябова не прибавила симпатии к нему, только он не знал – ни того, что не симпатичен, ни того, что лжет. Сам он был уверен, что действительно является старожилом здешних мест.