Помеченная звездами - [89]

Ворона улетела и не вернулась, но Клэр боялась, что она не выживет после долгих беззаботных лет в жарко натопленной квартире. Девушка внезапно заплакала, что было на нее не похоже. Когда Филипп спросил, в чем дело, она назвала его идиотом. Они кричали друг на друга и обзывались. Прохожие обходили их стороной, считая ненормальными. А потом Филипп поцеловал ее, и все остальное потеряло значение. Клэр ни разу еще не целовалась. Она призналась в этом Филиппу, и он засмеялся.

— Выходит, ты ждала меня, с тех пор как мы были детьми.

— Сомневаюсь, — надменно возразила Клэр, но он поцеловал ее снова, и ей захотелось еще, и ссора была забыта.

Филипп любил скандалить и любил мириться. Клэр это нравилось. Ей все в нем нравилось, даже многочисленные изъяны. Он был еще большим трудоголиком, чем она сперва подозревала. Пропадал все выходные, возвращался из больницы поздно вечером и даже не извинялся. Мало спал и плохо ел. Намыленные тарелки выскальзывали у него из рук и разбивались, как у неуклюжего пытливого мальчишки, которым он прежде был. Филипп спорил с коллегами, раздавал деньги направо и налево, ругал правительство, кто бы ни был в кабинете. Он предупредил Клэр, что никогда не выберется в отпуск. Ни один из его изъянов не был роковым, даже тот, что он давал пациентам свой домашний номер и телефон трезвонил по ночам. Именно тогда Клэр поняла, что любит Филиппа. Все было ясно и без колокольчиков. Она лежала на его стороне кровати и машинально схватила телефон. В трубке рыдала женщина. Ее отец умирал, и она не знала, как ему помочь. Филипп встал с кровати. Он полчаса беседовал по телефону.

— Что ты ей сказал? — спросила Клэр, когда он наконец повесил трубку.

Филипп был таким высоким и крупным, что занимал больше половины кровати. У него были красивые длинные пальцы и темные волосы. Спал он обычно как убитый.

— Я объяснил ей, что провожать умирающего — большая честь. Она должна быть благодарна за последние мгновения рядом с ним. Должна попрощаться.

— На это нужно целых полчаса? — спросила Клэр.

— На это нужна целая жизнь.

— Я сделала нечто ужасное, — внезапно призналась Клэр.

Она все чаще жалела, что не может поговорить с сестрой, единственной, кто понимает, как легко совершить непоправимую ошибку, когда всего лишь хочешь прокатиться в погожий солнечный денек, сбегаешь по лестнице через ступеньку, оставляешь дверь открытой, слишком сильно жмешь на газ. Даже если никому не хочешь навредить.

— Ты о дяде? Я же говорил, что его хватил бы удар и без взломщика. И вообще, ты параноик, как и он. Клэр, ты заперла дверь.

— Дело не в этом. Я сделала кое-что еще. Мне нет прощения.

— Уговорила сестру сесть в машину? Это был несчастный случай. Если бы все врачи бросали практику из-за несчастных случаев, врачей бы не осталось и все умерли.

— Нет. Еще хуже. Я разрушила чужую жизнь.

— Зато спасла мою. Жизнь за жизнь. Без тебя меня считали идиотом.

— Кто? — улыбнулась Клэр. — Твоя бабушка?

— Ты сама!

Она так и не рассказала ему, что сделала. Об этом знала только Эльв.

Эльв, которая обернулась и взглянула на нее. Эльв, которая исчезла в зарослях терновника. Эльв, с которой они были связаны нерушимой клятвой и общей кровью.

Вскоре Клэр и Филипп поселились на верхнем этаже дома мадам Коэн. Бабушки милосердно умолчали, что давно твердили им об этом. Квартира была огромной, Клэр и Филипп потихоньку красили стены в белый цвет. Оконные рамы и двери были позолоченные, очень старые, со сколами по краям, но прекрасные. Клэр и Филипп решили оставить все как есть. Спальня выходила на маленький садик, которому было далеко до мощеного двора бабушки Клэр, и все же премилый.

В полдень Клэр покидала мастерскую месье Коэна, заходила в магазин за мадам Коэн, и они вместе шли домой обедать. Наталия часто присоединялась к ним. Она постепенно приходила в себя после смерти Самуила Коэна. Наталия стала совсем хрупкой. У нее болели колени, и Клэр помогала ей подняться в квартиру по лестнице. Прошло восемнадцать лет после золотой свадьбы в отеле «Плаза», но Наталии по-прежнему снился тот день. Ей снились Анни, Мег и юные Стори в синих платьях, которые она им сшила. Прошлой ночью она уснула на диване в гостиной и отправилась во сне на свой собственный праздник. Там были все: Мартин, Самуил Коэн, Элиза и Мэри Фокс. Повара усердно покрывали птифуры розовой, зеленой и голубой глазурью. Пахло сахаром и ванилью. Волны жара поднимались от огромной ресторанной плиты, и Наталия раскраснелась.

— Приготовьте мне нечто незабываемое, — попросила она шеф-повара. — Я должна запомнить все, прежде чем утратить навсегда.

Когда Клэр готовила обед для мадам Коэн и бабушки, она клала помидоры куда только было можно. Она приготовила гаспаччо по маминому рецепту, воссоздала лучшие томатные супы, которые они с Питом придумали для смертельно больной Анни, запекла зеленые помидоры на тостах с оливками — очень просто и очень вкусно. Разумеется, не обошлось и без любимого ризотто мадам Коэн с желтыми помидорами и тимьяном. Клэр выращивала помидоры в керамических горшках на крошечном балкончике, заказывая старинные семена по каталогу. В разгар лета она накинула на растения сетку, чтобы не расклевали птицы. Летние вечера Клэр проводила в патио. Филипп приходил с работы, садился рядом и вытягивал свои длинные ноги. Раньше он понятия не имел, что помидоры бывают зелеными и розовыми, золотистыми и желтыми. Ему нравилось есть их сырыми, как фрукты.