Полюс вечного холода - [35]

– Чтоб мне в осадок выпасть! – восторгался Федор Федорович, вертя запаянную баночку, похожую на хоккейную шайбу. – «Хамса азовская»! А это? «Осетр в томатном соусе»… Живем!

Вадима подмывало спросить, не черпает ли она эти запасы там же, откуда вчера удальцы Толумана привезли гранаты. Если догадка верна, выходит, у нее есть нечто общее с мерзавцами. Думать об этом было тягостно.

Вадим поделился с нею частью своих размышлений, но откровенности не дождался.

– Сказать нельзя, – отбрила она его так же, как и накануне. – Дарилун. Запрет.

– Чей?

– Не спрашивать.

Вот и весь сказ.

– Тогда не могла бы ты принести еще оружия? Хотя бы одну винтовку на всех. И патронов к ней. Мы бы добывали себе пропитание в лесу…

– Трудно. За оружие следить.

Она говорила отрывисто, ни одного лишнего слова. И дело, как видно, было не только в плохом знании языка. Эджене приходилось действовать с оглядкой… на кого?

– А лодки? – не отставал Вадим. – Ты можешь достать нам лодку? Или скажи, где Толуман хранит свои, мы возьмем сами.

Это был прозрачный намек на двойственный статус Эджены в зачарованном лесу. Если бы она находилась на положении загнанной, прячущейся от облав зверушки, то не разгуливала бы свободно и не имела доступа к изобильным сусекам.

– Зачем вам лодка? Вы хотеть плыть по Лабынкыр? Там жить чулугды… они вас съесть.

– Видел. Но я хочу посмотреть, что сейчас за скалами.

Она узнала от него о ночном происшествии и выдала целую тираду:

– Ты смелый. Бэркэ. Но глупый. Скала мочь обвалиться и тебя похоронить… Больше не буду приносить водка.

Вадим пребывал в замешательстве, не зная, как воспринять услышанное – это комплимент или оскорбление. А Эджена вела дальше:

– Лодка не надо. Сегодня утро я быть за скалой. Экун-да. Никого.

Вадим попросил уточнить. Она обсказала, что мазурики Толумана убрались с берега, забрав погибших и все, что нашли полезного в сгоревшей избе. Про рюкзаки, брошенные русскими, можно было и не спрашивать. Пещера засыпана, плот разобран на бревна, они расплылись по всему озеру.

– Арбеля тоже забрали? Он наш… его убили.

– Я его не видеть.

Прекратив малосодержательные расспросы, Вадим предложил Эджене проводить ее до Лабынкыра, как и вчера. Она отказалась, сославшись на то, что по лесу могут рыскать люди Толумана. Посоветовала уходить в Томтор или в Оймякон.

– Еда на дорогу я вам принести. Дать мне три дня. Тоннот. Честно.

– Ты нас выручаешь… Почему? Ты нам ничем не обязана.

Она ответила прямодушно, без экивоков:

– Я не хотеть ваша смерть. Смерть – худо. Эрут.

Необычный был у нее взор, когда она проговаривала все это, – томный, с поволокой. Так смотрят девушки, чьи сердечные струны тронуты еще не вполне осознанными, неясными, но уже будоражащими чувствами. И у Вадима в груди трепыхнулось – словно еще не вылупившийся птенец в скорлупе тюкнул клювиком, просясь на волю. Он шикнул на него: не до сантиментов нынче, не тот случай. Птенец притих, но не унялся, шерудил, тщась расправить крохотные крылышки.

О, Вадим хорошо знал повадки этого строптивого несмышленыша, который пробуждался и лез из своего ломкого заточения без спросу, не понимая, что сейчас он будет только мешать! Дай ему поблажку, и он, при кажущейся хилости, наберет необоримую мощь, заполонит тебя всего. Тогда берегись – рассудок откажется повиноваться, одержимый всесожигающим влечением… В настоящий момент это подобно само-убийству.

Эджена, по видимости, тоже боролась с чем-то незримым, безотчетно прораставшим из глубин сердца. Она протянула руку, кончиками пальцев прикоснулась к Вадиму, но сию же секунду отстранилась, испугавшись собственной наглости. Щебетнула два слова, отдаленно похожих на «до завтра», и упорхнула в ельник.

Вадим недолго спорил с совестью. Зароков он не давал, не клялся. Не хочет девочка, чтобы он вызнал ее тайну, что ж, это ее проблемы. Долг настоятельно требует проследить за ней, определить, где она живет, откуда приносит пищу и, главное, какие у нее отношения с Толуманом. Добытые сведения, может статься, поспособствуют выполнению поставленной руководством задачи – раскрытию лабынкырской мистерии. А там, глядишь, и путь домой откроется. Господа, получающие в отдаленном закоулке свежую канадскую прессу и японскую выпивку, обязаны располагать возможностями для сообщения с цивилизованным миром.

Мотивируя себя таким образом, Вадим прокрадывался за Эдженой через заросли. Дар беззвучного передвижения и ночного видения делал слежку детской забавой.

Эджена, не подозревая, что находится под пристальным надзором, дошла до берега и только там осмотрелась. Вадим засел за низким пригорком, глядя через сетчатые ивы. Тунгуска стояла на том же месте, где ее вчера как ветром сдуло.

Можно было предполагать, что в этих утесах много пещер, в какую-нибудь из них она и войдет, открыв закамуфлированную дверку. Но, уверившись, что все спокойно, Эджена направилась не к скалам, а к накренившейся над водой ветле, которую со всех боков обступил густой, обросший изморозью тальник. Войдя в переплетение серебристых ветвей, она скрылась из глаз.

Вадим вышел из засады и стал скрытно пробираться к озеру, как вдруг засек справа движение. Он упал, распластавшись на животе.