Полынов уходит из прошлого - [42]

— И с тех пор ты ни разу там не был? Нет.

— А ты говорил с Александром Ивановичем?

— Зачем? Если бы можно было, он сам бы мне сказал.

— И тебе не интересно узнать?

Павел вздохнул.

— Если он считает, что мне не следует туда ходить, значит, так надо. Он лучше меня все понимает... Но мне очень хочется знать — что там такое, — с чистосердечной откровенностью закончил он.

Они постояли еще несколько минут, разглядывая сквозь стволы деревьев загадочное сооружение.

— А может быть, мне можно? — спросил Михаил.

— Не знаю. Это вы у папы спросите... Пойдемте, сударь...

Михаил изумился последней фразе Павла и сказал:

— Не называй меня так.

— А почему же? Во всех книгах люди так обращаются друг к другу.

— Так выражались некоторые люди до революции.

— Какой революции?

— Послушай, Павел, когда-нибудь мы с тобой обо всем поговорим, но сейчас не спрашивай. Скажу тебе только, что у нас теперь называют друг друга товарищ.

— Товарищ... — задумчиво повторил юноша. — Товарищ — это друг, который хочет тебе только хорошего во всем, да?

Михаил кивнул головой.

— Значит, там люди хотят друг другу хорошего? — спросил молодой Полынов. — А папа мне говорил, что они плохо живут, враждуют.

— Александр Иванович их сам давно не видел, а они изменились, стали совсем другими, — коротко объяснил Щербаков.

Так, беседуя, они вышли к реке. Она была здесь значительно уже, чем у дома Полыновых, но, сжатая с двух сторон обрывистыми берегами, заваленными огромными валунами, гораздо стремительней несла свои прозрачные воды.

Через реку был перекинут мостик. Павел хотел помочь Щербакову пройти по нему, но тот легко перебежал его сам.

На другой стороне реки местность стала еще выше, но леса уже не было, а по золотистой песчаной земле стелились колючки.

И вдруг Михаил увидел странные растения. Они стояли на некотором расстоянии друг от друга, издали похожие на зеленые колонны, высотой в три или четыре человеческих роста, со столбовидными ответвлениями самой причудливой формы. Одни походили на старинные подсвечники, другие напоминали каких-то животных.

— Кактусы...

Так вот что Михаил принял тогда, во время неудачного падения, за чудовища! Они, действительно, могли поразить чье угодно воображение.

На одном из растений Щербаков заметил оборванные купола парашюта. Вот кому он обязан своим падением! Острые колючки растений, как бритвой, срезали постромки парашюта.

Теперь молодые люди находились у самого подножия горы. Где-то на огромной высоте Щербаков заметил остроконечную вершину, откуда он прыгнул той памятной ночью.

Нет, добраться до нее даже самому опытному альпинисту невозможно. Если бы у него были хоть крюки, которые можно было бы вбивать в скалу. А что, если их изготовить?.. Об этом следует подумать.

А может быть, имеется более удобное место для восхождения? Михаил внимательно, метр за метром, рассматривал гору, но ничего подходящего не заметил.

Они провели здесь часа полтора и решили возвращаться.

— Я спрашивал вас о парашюте, — с трудом выговаривая это слово, сказал Павел. — Вверх он не может подняться?

Щербаков молчал, потом ответил:

— Даже самый совершенный парашют, Павел, нам не поможет. Чтобы отсюда выбраться, надо, кажется, стать птицей.

Взгляд юноши потускнел.

— Значит... — тихо сказал он.

— Видишь ли, Павел, есть одна возможность...

— Значит, есть? — обрадованно перебил он.

Михаил уже жалел, что об этом сказал. Зачем вселять надежду, сбудется ли она? Даже в самом низком месте до вершины, как утверждает Полынов, не меньше четырех километров. Сколько понадобится вбить крюков, чтобы добраться до нее? Это нетрудно сосчитать. Если их вгонять в скалу на расстоянии полуметра один от другого, то потребуется не меньше восьми-десяти тысяч штук.

Щербаков горько усмехнулся. Это сейчас показалось так же несбыточно, как если бы они решили своими силами изготовить самолет. Но мысль о крюках не оставляла его.

— Будем думать, — просто ответил он, — и будем искать.

У дома их встретил Александр Иванович.

— Прогулялись? — спросил он

— Да, — весело ответил Михаил, — замечательная прогулка.

— Устали?

— Что вы, Александр Иванович, я чувствую себя прекрасно. Какие изумительные места. Тут бы санаторий открыть.

— Ну, тогда за работу. Сегодня начнем убирать и сушить плоды.

— Есть убирать плоды, — шутливо ответил Щербаков.

Он не хотел показать, что у него творится на душе. Посмотрев на Полынова, Щербаков перевел взгляд на его сына. «Как они похожи», — подумал он.

Внезапно у него снова возник вопрос: «А сколько же лет Павлу?»

Воспользовавшись тем, что тот вошел в дом, Щербаков спросил у Полынова:

— Александр Иванович, простите за любопытство, сколько вашему сыну лет?

Тот внимательно посмотрел на Щербакова.

— А как вы полагаете?

— Не больше двадцати.

— Вот как? Это приятно слышать.

— Неужели ему больше?

— Да, — печально проговорил Полынов. — Гораздо больше.

Но появился Павел, и разговор оборвался. Полыновский календарь говорил о том, что Михаил находился в ущелье уже несколько месяцев. Там, в центральной части страны, видимо, началась непогода. В Москве, наверное, шли дожди, а здесь, в ущелье, по-прежнему было тепло, и пышно цвела зелень. Только вечера стали немного прохладнее, да чаще над вершинами гор поднимались белые, кружевные вихри.