Полынь - [12]

Окопов чуть намеченные шрамы.

В костре сырые ветки ворошу,

Сушу насквозь промоченные кеды,

А на закате в городок спешу —

На площадь Мира улицей Победы.

«Уклончивость — она не для солдата…»

Уклончивость — она не для солдата,

Коль нет, так нет,

А если да, то да.

Ведет меня и ныне, как когда-то,

Единственная красная звезда.

И что бы в жизни ни случилось, что бы —

Осуждены солдатские сердца

Дружить до гроба,

И любить до гроба,

И ненавидеть тоже до конца…

«БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШИЕ»

Полицай не пропадал без вести.

Пропадал без вести партизан —

Может, он погиб на поле чести,

Может, в хате лесника от ран…

Полицаи сроки отсидели

И вернулись на родимый двор.

Сыновья «пропавших» поседели —

Рядом с ними тенью брел Укор.

Ведь «без вести» это как «без чести»…

Может, хватит им душевных ран?—

Полицай не пропадал без вести,

Пропадал без вести партизан.

Вышло время формуле жестокой —

Нынче «без вести пропавших» нет.

Пусть они вернутся — к локтю локоть —

Те, что сорок пропадали лет.

Пусть войною согнутые вдовы

На соседей с гордостью глядят.

Вышло время формуле суровой —

Нет «пропавших без вести» солдат!

…Здесь застыли в карауле дети,

Здесь молчим мы, голову склоня,

И следим, как раздувает ветер

Скорбный пламень Вечного огня.

«На краю Измайловского парка…»

На краю Измайловского парка,

Под гармонь, ознобною весной

Падеспань, тустеп танцуют пары —

Кавалеры блещут сединой.

Пусть они богаты лишь годами…

Не скрывает лет своих никто,

Порошком натертые медали

С гордостью навесив на пальто.

Дамы — не сдающиеся тоже,

Как пилотку носят седину…

Сотрясает ветер крупной дрожью

Хрупкую ознобную весну.

А деревья головой качают —

На опушке леса, на краю

Празднуют опять однополчане

Возвращенье в молодость свою.

На душе торжественно и чисто.

Словно Вечный в ней зажгли огонь…

Хорошо, что не вопит транзистор,

А рыдает старая гармонь.

ГЕОЛОГИНЯ

Ветер рвет светло-русую прядку,

Гимнастерка от пыли бела.

Никогда не была ты солдаткой,

Потому что солдатом была.

Не ждала, чтоб тебя защитили,

А хотела сама защищать.

Не желала и слышать о тыле —

Пусть царапнула пуля опять.

…Побелела от времени прядка,

И штормовка от пыли бела.

Снова тяжесть сапог, и палатка,

И ночевка вдали от села.

Снова с первым лучом подниматься,

От усталости падать не раз,

Не жалела себя ты в семнадцать,

Не жалеешь себя и сейчас.

Не сочувствуйте — будет обидой,

Зазвенит в ломком голосе лед,

Скажет: «Лучше ты мне позавидуй!»

И упругой походкой уйдет.

И от робости странной немея

(Хоть суров и бесстрастен на вид),

Не за юной красоткой — за нею

Бородатый геолог следит…

«Снег намокший сбрасывают с крыши…»

Снег намокший сбрасывают с крыши,

Лед летит по трубам, грохоча.

Вновь на Пушкинском бульваре слышу

Песенку картавую грача.

Что еще мне в этом мире надо?

Или, может быть, не лично мне

Вручена высокая награда —

Я живой осталась на войне?

Разве может быть награда выше?

Много ли вернулось нас назад?..

Это счастье —

Вдруг сквозь сон услышать.

Как капели в дверь Весны стучат!

«И я, конечно, по весне тоскую…»

И я, конечно, по весне тоскую,

Но искуситель Мефистофель слаб:

Пусть предложил мне цену хоть какую —

Окопной юности не отдала б!

Пусть предложил бы:

— Хочешь восемнадцать,

Отдав взамен окопные года?..—

Я б только усмехнулась:

Сторговаться

Со мною не сумеешь никогда!

На тех весах, где боль и честь народа,

На тех весах, точней которых нет,

Четыре страшных и прекрасных года

В душе перетянули сорок лет.

Без этих лет я — море без прибоя.

Что я без них? — дровишки без костра.

Лишь тот постиг, что значила «сестра»,

Кто призывал ее на поле боя.

И разве слово гордое «поэт»

Со скромным этим именем сравнится?

Четыре года. После — сорок лет.

Погибших молодеющие лица…

«Мне еще в начале жизни повезло…»

Мне еще в начале жизни повезло,

На свою не обижаюсь я звезду.

В сорок первом меня бросило в седло,

В сорок первом, на семнадцатом году.

Жизнь солдата, ты — отчаянный аллюр:

Марш, атака, трехминутный перекур.

Как мне в юности когда-то повезло,

Так и в зрелости по-прежнему везет —

Наше чертово святое ремесло

Распускать поводья снова не дает.

Жизнь поэта, ты — отчаянный аллюр:

Марш, атака, трехминутный перекур.

И, ей-богу, просто некогда стареть,

Хоть мелькают полустанками года…

Допускаю, что меня догонит смерть,

Ну, а старость не догонит никогда!

Не под силу ей отчаянный аллюр:

Марш, атака, трехминутный перекур.

КАПЕЛИ, КАПЕЛИ ЗВЕНЯТ В ЯНВАРЕ

«Я не привыкла, чтоб меня жалели…»

Я не привыкла, чтоб меня жалели,

Я тем гордилась, что среди огня

Мужчины в окровавленных шинелях

На помощь звали девушку, меня.

Но в этот вечер, мирный, зимний, белый,

Припоминать былое не хочу.

И женщиной — растерянной, несмелой

Я припадаю к твоему плечу.

«Не знаю, где я нежности училась…»

Не знаю, где я нежности училась,—

Об этом не расспрашивай меня.

Растут в степи солдатские могилы,

Идет в шинели молодость моя.

В моих глазах — обугленные трубы.

Пожары полыхают на Руси.

И снова

                   нецелованные губы

Израненный парнишка закусил.

Нет!

          Мы с тобой узнали не по сводкам

Большого отступления страду.

Опять в огонь рванулись самоходки,

Я на броню вскочила на ходу.

А вечером

                   над братскою могилой

С опущенной стояла головой…

Не знаю, где я нежности училась,—

Быть может, на дороге фронтовой…