Полые люди. Стихотворения - [51]

Берущихся за тайное святое дело.

Здоровье наше - в нездоровье.

Твердит сиделка чуть живая,

Сидящая у изголовья,

О нашей отлученности от рая,

О том, что мы спасаемся, заболевая.

Для нас, больных, весь мир - больница,

Которую содержит мот,

Давно успевший разориться.

Мы в ней умрем от отческих забот,

Но никогда не выйдем из ее ворот.

Озноб вздымается от ног,

Жар стонет в проводах сознанья,

Чтобы согреться, я продрог

В чистилище, где огнь - одно названье,

Поскольку пламя - роза, дым - благоуханье.

Господню кровь привыкли пить,

Привыкли есть Господню плоть,

При этом продолжаем мнить,

Что нашу плоть и кровь не побороть,

И все же празднуем тот день, когда распят

Господь.

V

Итак, я на полпути, переживший двадцатилетие,

Пожалуй, загубленное двадцатилетие entre deux

guerres [31].

Пытаюсь учиться словам и каждый раз

Начинаю сначала для неизведанной неудачи,

Ибо слова подчиняются лишь тогда,

Когда выражаешь ненужное, или приходят на

помощь,

Когда не нужно. Итак, каждый приступ

Есть новое начинание, набег на невыразимость

С негодными средствами, которые иссякают

В сумятице чувств, в беспорядке нерегулярных

Отрядов эмоций. Страна же, которую хочешь

Исследовать и покорить, давно открыта

Однажды, дважды, множество раз - людьми, которых

Превзойти невозможно - и незачем соревноваться,

Когда следует только вернуть, что утрачено

И найдено, и утрачено снова и снова: и в наши дни,

Когда все осложнилось. А может, ни прибылей,

ни утрат.

Нам остаются попытки. Остальное не наше дело.

Дом - то, откуда выходят в дорогу. Мы старимся,

И мир становится все незнакомее, усложняются

ритмы

Жизни и умирания. Не раскаленный миг

Без прошлого, сам по себе, без будущего,

Но вся жизнь, горящая каждый миг,

И не только жизнь какого-то человека,

Но и древних камней с непрочтенными

письменами.

Есть время для вечера при сиянии звезд

И время для вечера при электрической лампе

(Со старым семейным альбомом).

Любовь почти обретает себя,

Когда здесь и теперь ничего не значат,

Даже в старости надо исследовать мир,

Безразлично, здесь или там.

Наше дело - недвижный путь

К иным ожиданьям,

К соучастию и сопричастию.

Сквозь тьму, холод, безлюдную пустоту

Стонет волна, стонет ветер, огромное море,

Альбатрос и дельфин. В моем конце - начало.

ДРАЙ СЕЛВЭЙДЖЕС

Драй Селвэйджес - очевидно, от les trois

sauvages - группа скал с маяком к

северо-западу от Кейп-Энн, Массачусетс.

I

О богах я не много знаю, но думаю, что река -

Коричневая богиня, угрюмая и неукротимая

И все-таки терпеливая, и понятная как граница,

Полезная и ненадежная при перевозке товаров,

И, наконец, - лишь задача при наведенье моста.

Мост наведен, и коричневую богиню

В городах забывают, будто она смирилась.

Но она блюдет времена своих наводнений,

Бушует, сметает преграды и напоминает

О том, что удобней забыть. Ей нет ни жертв, ни

почета

При власти машин, она ждет, наблюдает и ждет.

В детстве ритм ее ощущался в спальне

И на дворе в апрельском буйном айланте,

И в запахе винограда на осеннем столе,

И в круге родных при зимнем газовом свете.

Река внутри нас, море вокруг нас,

Море к тому же граница земли, гранита,

В который бьется; заливов, в которых

Разбрасывает намеки на дни творенья -

Медузу, краба, китовый хребет;

Лиманов, где любопытный видит

Нежные водоросли и анемоны морские.

Происходит возврат утрат - рваного невода,

Корзины для раков, обломка весла,

Оснастки чужих мертвецов. Море многоголосо,

Богато богами и голосами.

Соль его на шиповнике,

Туман его в елях.

Стенание моря

И тихие жалобы моря - различные голоса,

Часто слышные вместе; похныкиванье прибоя,

Угроза и ласка волны, разбивающейся о воду.

Зубрежка в далеких гранитных зубах,

Шипенье, как предупрежденье с летящего мыса, -

Все голоса моря - как и сирена с бакена,

Бьющегося на цепи, как и случайная чайка;

И под гнетом безмолвствующего тумана

Стонет колокол,

Качаемый мертвой зыбью,

Отмеряя не наше время, но время

Старше, чем время хронометров, старше,

Чем время измученных изволновавшихся женщин,

Которые в ночь без сна гадают о будущем,

Стараются расплести, развязать, распутать

И соединить прошедшее с будущим

Меж полночью и рассветом,

Когда прошедшее - наваждение,

А будущее без будущности,

В часы перед утренней вахтой,

Когда время стоит и никогда не кончается;

И мертвая зыбь, и все, что было и есть,

Бьют

В колокол.

II

Но где конец невысказанным стонам,

Осеннему немому увяданью,

Когда цветок недвижный опадает?

И где конец обломкам от судов,

Молитве мертвеца и невозможной

Молитве при ужасном извещенье?

Тут нет конца в движенье непреклонном

Часов и дней, но только умиранье,

Когда бесчувственность овладевает

Годами жизни, сбросившей покров

И оказавшейся не столь надежной

И, стало быть, достойной осужденья.

И остается в старости - лишенным

Достоинства и твердых упований -

Роптать на то, что силы покидают,

И в тонущем челне без парусов

Плыть по волнам и в тишине тревожно

Ждать колокола светопреставленья.

Но где же им конец, неугомонным

Рыбачьим лодкам, тающим в тумане?

Кто время океаном не считает?

Кто в океане не видал следов

Крушений, а в грядущем - непреложный,

Как и в прошедшем, путь без назначенья?

Мы видим их, живущих по законам

Рыбацкого скупого пропитанья:

Рискуют, ловят, что-то получают, -

И сами не помыслим про улов,