Полярный летчик - [43]

Прожектор на взлётной полосе я просил не включать – он слепит глаза. В противоположной стороне аэродрома я замечаю светящуюся точку и, не теряя её из вида, иду на взлёт.

Постепенно набираю скорость. Плавно тяну ручку на себя. Машина повисла в воздухе. Сделав круг над аэродромом, беру направление на станцию «Красная Пресня». Слева – Москва. Она вся в огнях. Серые облака клочьями повисли над столицей.

Вот и станция. Не успел я поставить машину на курс, как под капотом появились искры. Они как фейерверк забрызгали во все стороны.

Что же случилось? Искать причину пожара некогда. Я быстро развернул самолёт и взял обратное направление на аэродром. Высота двести метров. Мотор остановился. Ясно: до аэродрома не дотянуть. Хотя люди там, как видно, заметили, что мы возвращаемся, зажгли прожектора.

Вот уже лучи света совсем близко. Подтянуть бы ещё немного, и всё в порядке, но не выходит. Направляю машину туда, где темно, там строений меньше. Нажимаю кнопку, под крыльями загораются две ракеты, освещают землю. Вижу огород, за ним мелькнул забор. Дальше препятствий не замечаю – ровное место.

Колёса самолёта плавно коснулись земли. «Р-5» покатился, уменьшая скорость.

Куда я попал? Ещё немного пробежать – и машина, и я с механиком спасены! Но радоваться было рано.

Удар! Что-то затрещало, и всё стихло. А под капотом продолжало гореть. Механик схватил огнетушитель, но он не сработал. Я вылез из кабины, быстро поднялся на верхний капот. В воздушной трубе увидел огонь и животом навалился на трубу. Механик в это время пустил в ход шлем и рукавицы. Пожар удалось потушить.

Когда немного пришли в себя, увидели целую гору старых брёвен и досок.

– Ну, Володя, вероятно, мы небольшую дачу спихнули! Через несколько минут показались огни автомобильных фар. Лучи света шарили по сторонам, искали самолёт.

Долго искали нас и наконец обнаружили груду леса и покосившиеся крылья самолёта. Ясно: мы разбились. Жутко стало. Водитель остановил машину.

Дежурный издали крикнул:

– Водопьянов!!! Михаил Васильевич!…

– Машину гробанули, а сами целы, – ответил я.

Когда автомобиль подъехал к месту аварии, товарищи бросились обнимать нас.

– А мы-то думали, вы разбились. Какое счастье, что вы живы!

На другой день на место вынужденной посадки приехала аварийная комиссия, пришли и мы с механиком. Члены комиссии осмотрели место нашей посадки, покачали головами, а председатель сказал:

– Да-а… Это большое счастье, что вы не разбились. Скажите, какая звезда вас охраняет?

Попали мы, оказывается, на бывший артиллерийский полигон. Кругом – ямы, воронки от разорвавшихся снарядов. В двадцатых годах построили здесь площадки для выступления артистов в торжественный день Первого мая. И вот между этих препятствий самолёт довольно удачно прошёл, и только последняя эстрада помешала, но это было не так страшно, скорость движения уже погасла.

Аварийная комиссия нашла и причину пожара. Нам на аэродром привезли не сжатый воздух для запуска моторов, а по халатности – баллоны, заряженные кислородом. Поэтому с полуоборота и запустился двигатель. Под действием кислорода воздушные клапаны мотора загорелись, вот отчего появились искры, похожие на бенгальский огонь.

Наш добрый друг «Р-5» повреждён меньше, чем можно было ожидать. На редкость он оказался прочным. Но все-таки его «раны» надо лечить основательно.

Под строгим контролем бортмеханика Александрова рабочие отряда разобрали машину, перевезли её в ремонтные мастерские и аккуратно сложили под навесом.

Самолёт «М-10-94» стал ждать своей очереди на ремонт.

Прерванный полёт

…Ничего не вижу. Щупаю голову – вся забинтована. Шарю кругом руками – матрац и железо койки.

– Как же так? – думаю вслух. – Только сейчас управлял самолётом и вдруг очутился на кровати?

– Почему сейчас? – слышу ласковый женский голос. – Вы уже трое суток лежите у нас, в Верхнеудинской железнодорожной больнице. Доктор говорит, что у вас сотрясение мозга… Очень хорошо, что вы наконец пришли в сознание!

– Как я сюда попал?

– Вас, товарищ лётчик, нашли у разбитого самолёта на льду озера Байкал.

– Какое сегодня число?

– Шестнадцатое февраля.

«А вылетел я из Иркутска тринадцатого. Значит, авария прервала мой дальний перелёт. Надо во что бы то ни стало его завершить», – думаю я и тотчас прошу медицинскую сестру:

– Пожалуйста, запишите телеграмму и срочно пошлите её в Москву: «Потерпел аварию на Байкале. Получил незначительное ранение. Прошу дать распоряжение Иркутскому управлению о выделении мне самолёта для продолжения полёта на Камчатку».

Продиктовал телеграмму и снова впал в забытьё. Сестра, конечно, не отправила телеграмму. Она знала, что иногда раненые, в результате сильного нервного возбуждения, называемого шоком, не чувствуют острой боли, не осознают тяжести своего положения. Так было и со мной.

«Лёгкое», как мне почудилось, ранение оказалось несколькими рваными ранами на голове, из которых четыре были весьма серьёзными, переломом нижней челюсти, семью выбитыми зубами, большой раной на подбородке и ещё более глубокой на переносице, порезанными надбровными дугами. Врачи наложили на все раны тридцать шесть швов… Много бессонных ночей пролежал я без движения на больничной койке и всё вспоминал, что со мной случилось.