Полярный круг - [235]

— И знай, — строго произнес Пины, — никто еще в нашем стойбище, ни живущие, ни те, кто ушел сквозь облака, никогда не утверждали, что видели тэрыкы… То, что видел Кэу в пурге, — ему померещилось. Он разговаривал с богами, и боги ответили, что тэрыкы поблизости стойбища нет…

Тин-Тин слушала Пины с опущенной головой, и все в ней противилось тяжелым, полным убежденности словам. Как ей хотелось крикнуть: на этот раз боги ошиблись! Гойгой жив! И даже в облике тэрыкы он остался человеком и мужчиной!

— Того, кого ты ищешь, нет, — продолжал Пины. — Напрасно теряешь время.

Пины говорил это, а у самого в сознании крепло одно: она что-то скрывает. И это неизвестное касается и тэрыкы, и пропавшего во льдах Гойгоя.

Весь день Пины не спускал глаз с Тин-Тин, благо не надо было ему далеко отлучаться: в такую погоду охотник остается дома. Он следил за каждым ее движением, за каждым ее взглядом. Более всего его мучила мысль об исчезновении старого копья Гойгоя. Наконец, измученный невысказанными догадками и предположениями, он напрямик спросил:

— Ты брала копье Гойгоя?

Тин-Тин вздрогнула всем телом: напрасно она это сделала. Слишком заметной была эта пропажа среди немногочисленного оружия, развешанного по стенам яранги.

— Я брала его, — вздохнула Тин-Тин.

— А куда ты его девала?

Тин-Тин молчала в ответ.

Это было слишком. Пины вскочил на ноги и схватил Тин-Тин за волосы.

— Где копье?

Аяна высунула голову в чоттагин, запричитала.

Подозрение с болью вырастало в уверенность, и Пины цепенел от страха… Так вот почему Тин-Тин так холодна и безразлична в ночных объятиях! Она ходит к нему, и они предаются любви в снегах, как белые медведи!

Тин-Тин молчала. Она даже не стонала, когда разъяренный Пины бил ее. Упавшие на лицо густые черные волосы закрывали глаза, из которых лились потоки слез.

Пины схватил кусок лахтачьего ремня, связал Тин-Тин и конец закрепил за главный ствол, подпирающий ярангу.

— Если мне не хочешь сказать — скажешь Кэу, старшему брату, — бросил он, выходя из яранги.

Собака подошла к Тин-Тин и лизнула в залитое слезами лицо. Шершавый теплый язык раздвинул спутанные волосы, открыл глаза. В полумраке яранги, при свете вьюги Аяна, злорадно улыбаясь, точила о камень плоский женский пэкуль — нож.

— Сама судьба посылает мне отмщение за несчастье мое, за все мои унижения, — приговаривала женщина, водя лезвием каменного пэкуля по точильному камню. — Сначала выколю твои бесстыжие глаза, чтобы ты перестала видеть свет и погрузилась в вечную тьму. А потом я вскрою тебе твою грудь, полную дурных мыслей и яда…

Тин-Тин вспомнила, как Аяна ловко разделывала убитых зверей, одним ловким ударом вскрывала грудную клетку нерпы, и содрогнулась.

— Послушай меня, — заговорила Тин-Тин. — Если хочешь вернуть себе Пины, ты не должна убивать меня.

Женщина перестала точить пэкуль.

— Лучше освободи меня, и я навсегда уйду отсюда, из этой яранги, из этого мира, — горячо уговаривала Тин-Тин.

— Ты лжешь! — вдруг закричала Аяна и замахнулась пэкулем. — Не было еще в мире такой женщины, чтобы добровольно ушла от мужчины! Нет!

Тин-Тин закрыла глаза, приготовившись к смерти.

И ей даже ненадолго померещилось, что смерть пришла к ней в образе холодного, смешанного со снегом ветра. Но это лишь приоткрылось жилище, и в чоттагин ввалились припорошенные снегом Кэу и Пины.

Прыжком Пины достиг Аяны и выбил из ее руки занесенный над Тин-Тин пэкуль. Срединный столб крепко держал привязанную женщину. Пины рывком поднял ее голову:

— У тебя было время подумать.

Тин-Тин не отвечала. Кэу подошел вплотную и всмотрелся в ее глаза:

— Напрасно упрямишься. Помни — Гойгоя нет! Тот, кого ты принимаешь за него, — это тэрыкы! Тэрыкы!

Если бы они увидели его хоть одним глазом! Тин-Тин вздохнула и закрыла глаза.

Ветер затихал. Эта первая зимняя пурга не бывает долгой, будто природа лишь пробует силу перед настоящими зимними бурями.

Теперь и Кэу подумывал о том, что он видел в нарождающейся пурге не призрак… Рано или поздно старый опыт подтверждается. И для того, чтобы люди не забывали завещанное предками, судьба посылает испытание верности обычаям и подтверждение, казалось бы, невероятным поверьям.

Но почему боги, которых он вопрошал, ничего не сказали о тэрыкы? Или он услышал лишь то, что он хотел услышать?

21

Гойгой приоткрыл отяжелевшие от долгого сна глаза и заметил, что у входа в пещеру как-то посветлело: видно, буря пошла на убыль. Если это так, то Тин-Тин должна скоро появиться. Бедная Тин-Тин!

И причина этого — он, Гойгой, ставший тэрыкы.

Лучше было бы уйти ему сквозь облака. Но тэрыкы умирает только от руки человека. Так сказано в легендах. Но почему боги, превратив его в тэрыкы, оставили ему человеческое нутро, мысли, привязанности и жалость к другим людям? Или он оказался не настоящим тэрыкы? Страдания от размышлений, от жалости к Тин-Тин, к братьям, которые должны его убить, — зачем все это надо переживать существу, так непохожему на человека?

Вправе ли он взять с собой Тин-Тин и подвергнуть ее лишениям, которых она скорее всего не перенесет? Путешествие через зимнюю тундру будет далеко не легким. Придется терпеть и голод, и холод, спать в снегу… Выдержит ли все это Тин-Тин? Вправе ли он идти против судьбы, которая предназначила ему стать тэрыкы, а ей остаться среди людей?