Поляне - [86]
— А он и так не редко ходит, — отозвался Кий. — Эге! Глядите-ка… Сама Лыбедь к нам пожаловала! Вот кто не часто навещает меня.
…Высокая, в долгом светлом плаще на золотой застежке — то ли короткий нож в ножнах, то ли пять пальцев расставленных напоминала та застежка. Румяная от гнева, появилась она перед братьями. Карие очи сузились, потемнели. Хороша сестра, даже в гневе хороша! Кому такая достанется?..
— Здорова будь, сестричка! — приветствовал ее Кий. — Гляди, какого нам коня привели. Буланый! Хочешь, тебе отдам?
— Здоров будь и ты, княже. И вы, братья, здоровы будьте, — сдержанно отвечала Лыбедь, не глядя ни на одного. — Конь хорош. Только оставьте его себе, а мне от вас ничего более не надобно.
Братья переглянулись в недоумении. Что это с сестрой? Кий перестал шутить, нахмурился, спросил с княжеской суровостью:
— Что так? Отчего неласкова с нами? Или обидел кто? Скажи. Хоть Щек, хоть Хорив — не пощажу, свелю покарать обидчика.
— Сам себя покарай, княже… Да где уж! Ты только невинных караешь.
Кий взглянул изумленно, подбоченился.
— Кого же я невинного покарал, сестра? Где и когда? Что-то не припомню. Да помоги уж мне, беспамятному, подскажи. Га?
— Помнишь, княже, помнишь! — Лыбедь едва не задыхалась от негодования. — Не успел забыть! Чем провинились старики немощные? Чем успели прогневить тебя младенцы несмышленые? За что покарал ты их? За что живьем пожег, мечами посек, стрелами побил? За что? Неслыханное злодеяние! Не бывало подобного в нашем роду!
Кий только молча головой мотал. Ничего подобного между ними еще не бывало.
— Ты про соседей заболотных, что ли? — вмешался Хорив. — Так то моя работа. С меня и спрашивай.
— С тебя какой спрос? — отмахнулась Лыбедь. — У тебя душа кровью изошла, оттого и сам крови ищешь, никак не насытишься… Знаю и то, что Щек в тот день на своем дворе не оставался…
— В тот день на своем дворе как раз я остался, — попытался отшутиться Кий. — Стало быть, с меня спросу нет.
— С тебя весь мой спрос, княже, с одного тебя! На то ты и князь, чтобы с тебя одного за всех спрашивать.
— Вон оно как? — Кий только руками развел и так, оставив их разведенными, поворотился к братьям, как бы за поддержкой. — Слыхали? Кто князь, с того и спрос, га? Выходит, не я с дружины спрашивать буду, а… Погоди, сестра, погоди! Что-то тут не так увязано… Ежели с меня, князя, спрос, то… то кто же с меня спросит? Боярин, тысяцкий, воевода? А может, и отрок? Кто? Ты, Щек, Хорив? Молодший со старшего спросит? Или, может, конь буланый станет спрашивать с меня? Не я на коне поскачу — конь на мне поскачет? Га? Нет, сестра! Не так богами заведено, не так! Одни только боги могут спросить с князя, только они! — Теперь его зычный голос гремел на весь двор. — Перед богами я в ответе, перед ними — да! Перед тобой, сестра, — нет!
Лыбедь уже не глядела мимо, глядела прямо в глаза старшему брату. Князю грозному. Глядела без страха. Ответила негромко, но жестко:
— Что ж, я ждала иного ответа от тебя. Не дождалась… Пускай Дажбог с тебя спросит, не я. Пускай Дажбог спросит, для чего ты невинных живьем пожег…
— Невинных?! — выкрикнул Хорив. — А Милана чем провинилась? Знаешь ты, что они сотворили с нею? Тебя бы так…
— Кто сотворил, Хорив, кто? — обернулась к нему Лыбедь, и глаза ее снова стали обыкновенно карими, и не гнев уже был в них, а сострадание. — Младенцы несмышленые загубили Милану? И за то в огне живьем сгорели?
Хорив ничего не ответил, лицо его снова стало как из дерева высеченное.
— От гнилого колоса гнилое зерно, — убежденно заявил Кий. — А от гнилого зерна опять гнилой колос. И не в одной Милане причина. Не хотел я ответа держать перед тобой, и негоже бы мне… Да ладно уж, Лыбедь, один у нас с тобой отец был… Внимай же! Внимай сама и другим перескажи. Да, это я велел пожечь их всех. И с меня спрос — перед Дажбогом. А Дажбог ведает, что не только за умыкнутую и невинно замученную Милану велел я проучить их. Не только за обиду брата нашего Хорива пожгли мы их, не только! Дажбог ведает… Да, с князя спрос! И оттого князь не только о братьях — о всех людях своих, о всей земле своей мыслить обязан. О-бя-зан! О всех полянах, о всей земле полянской мыслил я, когда затеял сей поход на соседей.
— Чего же ты хотел? — спросила растерянно Лыбедь. — Не разумею…
— А ты внимай! Дажбог ведает, чего я хочу, чего желаю. Чтобы все соседи с полянами были, а не супротив полян, вот чего я желал, желаю и буду желать! Чтобы все анты под моим стягом собрались. Тогда никто не страшен земле нашей…
— Может, — задумчиво произнес Щек, — надо было извести только Уса и род его? Тогда все прочие соседи заболотные пошли бы под твой стяг, княже…
Он заметил удивленно-благородный взгляд Лыбеди и продолжал, по своему обыкновению, негромко и неторопливо:
— Выходит, могла наша сила за счет соседской силы возрасти. А мы сами подсекли ее. Может, просчитались?
— Ты всегда все подсчитаешь! — раздраженно отозвался Кий. — Подсчитаешь и развесишь! Тебе бы на погосте торговать, а не дружины водить… А ты другое взвесь, благоразумный братик мой! Другое подсчитай. Не о торге речь веду, о делах ратных. А в ратном деле первый подсчет — где сила, а где слабина. Где, полагаешь, головная слабина в ратном деле? Не ведаешь, молчишь? Так внимай же, что я скажу. И вы все внимайте. Пока сказывать не перестану.
