Поляна, 2014 № 03 (9), август - [40]

Как оно могло прийти из тюркских языков? Легко. Ватаги-артели всегда были интернациональными. Откуда взялись тюркские «айда», «амбар» и т. п.? Отсюда же и «артель».

Так или иначе, уже из русского языка слово стало заимствоваться и на Западе и на Востоке. В польском, чешском или болгарском оно является русизмом. А многочисленные евразийские тюрки (и не только) заимствовали «артель» из русского вторично. Оно присутствует практически во всех языках России и бывшего СССР. Чукчи охотятся за тюленями по артельному принципу, по этому же принципу разводят лошадей калмыки. Только на евразийском субконтиненте, т. е. в России, могла быть создана артель, объединяющая в себе такие концепты, как «вера» («доверие»), «воля» и «добро» (свобода объединения, «добровольность»), «мастерство», «искусство» («ars»), «равенство» и «право», «правота» («равноправие»).

Артель — это своего рода матрица самоорганизации людей, свободная от социально-экономических и юридических сиюминутных условностей, «патриц» средневекового цеха или современного офисно-корпоративного объединения.

Артель — чистый архетип, форма объединения будущего. Нечто «артельное» («ватажное») намечается, «мерцает» в социальных сетях и в интернете в целом.

А Россия пришла к артели более тысячи лет назад: на своих степных, лесостепных и лесных «интернет-пространствах». Идея артели всегда была жива в России, хотя периодически подавлялась. Она была настолько сильна, что идеи артельности-ватажности мы умильно приписывали даже любимым западным персонажам (например, мушкетерам Дюма с их «один за всех и все за одного»).

Пора наконец все расставить по местам. Артель — чисто российский концепт, который может и должен принадлежать мировому сообществу. Это такое же русское изобретение, как ракета или периодическая таблица химических элементов Д. И. Менделеева. Только созданная не отдельной личностью, а коллективно всеми народами России.

То есть опять же — артельно.

Стыд

Стыд — это одновременно и сам факт позора, бесчестия, и то чувство сильного смущения, которое испытывает сам совершивший нечто «постыдное». Но важно (и это обычно не отмечается в толковых словарях), что стыд — это еще и сопереживание другому («мне стыдно за тебя»), чего нет, например, в английском «shame».

Можно сказать, что «стыд» — это проявление совести, «столкновение» совести с бессовестным, Добра со Злом («ни стыда ни совести»; ср., кстати, пародийное «ни стыда ни Родины»), Жизни со Смертью.

Стыд — пограничное состояние, чисто русское, «достоевское». Ясно, что настоящему человеку должно быть стыдно за все Зло на земле, равно как и за самый малейший собственный недостаток, недостойную мысль и т. д.

Стыд — это вечная память Добра о Зле, Жизни о Смерти. Не случайно однокоренное греческое слово — «Стикс», главная Адская Река.

В индоевропейских языках этот корень связан с идеей 1) холода (ср. русское «студеный», «стужа», «застудить» и т. п.), 2) сжимания, сужения (в греческом это — «стягивать», «сжимать», «лихорадка», в древнеиндийском — «капля», «клок»), 3) чего-то мерзкого, отвратительного (в греческом «стюгос» — чудовище) и 4) чего-то резкого, больного, агрессивного (в разных языках: «толкать», «бить», «жалить» и т. п.).

В сущности образ «стыда» — это т. н. хтонический, адский, смертельный образ. Это — остывающий (= умирающий) мир, сжимающаяся вселенная, царство агрессивных подземных чудовищ. Иначе говоря — Хаос (в отличие от Космоса и Гармонии «совести»).

Самый близкий аналог, почти синоним — корень «срам» («сором»), вбирающий в себя в разных языках идею позора, неприличия, страдания, горя.

Но этот корень семантически менее универсален (поэтому в идиоме «стыд и срам» он стоит на втором месте).

«Двумирность», «амбивалентность» стыда очень наглядно проявляется в, казалось бы, оксюмороне «сгорать со стыда». Чисто физиологическая реакция «сгорающего со стыда» человека (в состоянии стыда он краснеет, ему жарко, он потеет и т. д.) — это есть не что иное, как защита от адского холода, замерзания мира, «льда бездушия». Герои Достоевского, Толстого и многих других русских классиков постоянно «краснеют» от стыда. И при этом они — прекрасны (т. е. «красны»), особенно девушки у того же Тургенева или Бунина. Отрицательные герои русской классики не умеют краснеть.

Стыд есть Жизнь. Это глубоко «динамичное» явление, в отличие от «статики» Смерти. Отсюда — богатейшее словообразование с этим корнем, в том числе и, что особенно показательно, глагольное: «пристыдить», «застыдить», «устыдиться» и т. д.

Кроме того, будучи глубоко «личным» состоянием, «стыд» — нечто вселенское, космическое, универсальное. Лингвистам известно, что самые сокровенные мысли и чувства русский выражает в безличной форме, как бы апеллируя к Высшим Сферам: «мне хочется», «мне грустно» и т. д. Отсюда же — «мне совестно» и «мне стыдно».

Корень «стыд» продолжает быть глубоко, как бы сказал Андрей Платонов, «сокровенным» русским корнем, т. е. «скрытым», «потаенным». Судьба в значительной мере уберегла его от семантической девальвации: в СМИ, наиболее уязвимой для «сокровенных смыслов» сфере, это слово встречается лишь эпизодически, а в обиходно-бытовой речи оно продолжает сохранять роль каждодневного регулятора отношений между людьми. А люди — они всегда люди.