Поляна, 2012 № 01 (1), август - [22]

Он правильно рассчитал. Близость автогиганта подразумевала наличие гигантской парторганизации. Иногда я думаю, что он слишком поздно родился, ему бы в те легендарные годы, в Цюрих, в Женеву… Нет, не подумайте только, будто у него были какие-то идеалы. К чему такие преувеличения? Но действуя в политике и как бы в политических целях, уверен, что он очень скоро превратил бы политику не в фарс, как Парвус, а в бизнес. То есть превзошел бы Парвуса. То есть плод социализма сгнил бы на корню, даже не завязавшись. А иногда я думаю, что он слишком рано родился, ему бы в наше сегодня. Срединное — социализм — ему претило. Наилучшим образом он мог бы реализоваться либо до революции, либо после контрреволюции. Хотя лучше бы — до. Марксистско-ленинская теория напрасно отрицает роль личности в истории. А я в нее, то есть в роль личности, конечно, а не в теорию, свято верю. Верю и в то, что шеф, с его мощным инстинктом коллекционирования денежных знаков, мог бы значительно затормозить, а то и вовсе остановить развитие революционных событий.

Соседственный нам автогигант, хотя сам и не производил дефицитных «Жигулей», но имел на них некоторую квоту. Где-то в районе 150 штук в год. В основном — для руководящего состава. Что останется — для передовиков. Кто ж его знает, сколько оставалось и оставалось ли? Местный автомобиль шефа не интересовал, и он прицелился на «Жигули». Расчет был прост: кто откажет человеку, отвечающему за проведение спецмероприятия, и притом в самый его бум?

— Ты грамотный, — сказал он мне. — Напиши заявление на имя Генерального. Опиши там, что вот, человек возглавляет ответственное мероприятие по обмену партбилетов. И что он просит выделить ему один «Жигуль». Понял? Когда сделаешь?

— Когда ты мне выделишь свободную минутку.

— Об этом не мечтай. Пиши, вай! ну, я не знаю когда. Хоть ночью пиши.

Но что же такое была эта спецбумага, которая веками не желтеет? Говорили, что в ее светочувствительном слое повышенное содержание серебра. Куда более наивная дореволюционная фотография не знала таких заказов — «хранить вечно!» Но содержание серебра в ее фотобумаге и фотопластинах было куда выше. В моем доме и до сих пор есть такие дореволюционные фотографии, которым и сто и более лет, и которые действительно не желтеют.

Но даже и зная обо всем этом, то есть о повышенном содержании серебра в сегодняшней фотобумаге, мне бы никак не пришла в голову мысль перевести это серебро в слитки. А шефу она пришла в голову и не со временем, а тотчас.

— Ми же, Воледя, каждый месяц сдаем отработанный фиксаж. Зачем сдаем? В нем — все серебро от фотопроцесса. Здэсь его будет в три-и раза болше. Понимаешь мой мысел?

Конечно, этот «мысел» был тупиковый. Как взять то серебро из раствора? Этого мы оба не знали.

— Знаешь, — сказал я ему, — если мое письмо к генеральному сработает, и ты по госцене купишь свой «Жигуль», то и это неплохо.

— Вай! — презрительное «вай». — «Жигуль» — это мелочь. Надо иметь очен много таких мелочей, чтобы получилось то, что мне нужно.

— Есть выход. Пошли меня с отрывом от производства в институт. Каких-нибудь пять лет, и на следующем обмене партбилетов мы наварим с тобой такие бабки!..

— Я ценю твоего юмора, но есть вещи поважней, — почти траурно сказал он.

Трудность моего маневра состояла в том, что мне надо было как-то выстроиться из той почти рабовладельческой системы, в которую я невольно вляпался. Честно говоря, меня просто воротило от всех тех маленьких шалостей, которые ежедневно надо было совершать помногу раз в день только для того, чтобы э-ле-мен-тар-но набить ему мошну. Другого смысла в нашей работе не было. Раз только я заикнулся о том, что фотография — искусство. Я ему честно сказал:

— Гамлет! Давай делать настоящее фото!

— Знаиш, — ответил он честно, — меня этому не учили. Я — ремесленник. Но хороший. Лет двадцать назад я сам мечтал об этом. Но с годами у цели делается другое лицо. Ты даже не заметишь, как лицо и твоей цели изменится…

И тут на нас покатило. Только с автозавода от двух до трех «Икарусов» в день. Партийный заказ нагнул нас в такой конвейер, что не только покурить, иногда и по малой нужде сходить было некогда. Вечером, когда мы уже, наконец, закрылись и оба с удовольствием закурили, он спросил:

— Сколько получилось квитанций по партбилетам?

— Двести десять.

— Слушай, покажи в книге движения не все. Покажи сто.

— А как же деньги? Лишние деньги в кассе?

— Лишнее оставь на кассе. Если, чуть что, проверка, — извините, ошибся. Да, квитанции не показал, а деньги-то вот они, целы.

— Да зачем?

— Забыл? Мы же переходим на хозрасчет. Нам не надо делать болшой выручка. 550–600 рублей в месяц, не болше. Тогда нам не повесят болшой план от выручки. Самое болшое, два плана. 1200 рублей — не болше. Остал-ное — твое! И никаких ревизий. Вот тогда будем работать по-настоящему.

— Но как же я тебе сделаю месячную выручку 550, когда только сегодня у меня — 140?

— Как? Думай, крутись. Представ, завтра будет опять наплыв. Пият «Эка-русов». Сегодняшнюю съемку придется сейчас пахать. И завтра в книге движений показатель опият низить.