Поля чести - [23]
Тетушка, в перерыве между беготней, поднималась наверх посмотреть, как совершается ее сделка и не ждет ли папа, сидя на постели, когда она придет его сменить. Впрочем, она уже не обольщалась. Что-то сломалось в ней. Всю жизнь она торговалась со святыми и знала их человеческие слабости: они падки на комплименты и знаки уважения и с ними можно договориться. Она умела найти к ним подход и получала от них все, что хотела. Но на этот раз приказ пришел с самого верха: тут уж не подступишься и не подкупишь. Она бесшумно подходила к стоявшему у постели стулу, осторожно присаживалась на краешек и начинала молиться, перебирая четки: комната заполнялась однообразным, брызгающим слюной шепотом, действующим на нервы маме, которая едва сдерживалась, чтобы не выставить тетушку из комнаты, тем более что толку от ее молитв никакого; мама поднимала страдальческий взгляд, умоляя, как о высшей милости, чтоб ее оставили возле мужа в покое — в последний раз; она изнемогала, но, несмотря на все просьбы, отказывалась прилечь: ей хотелось побыть с ним еще и еще, особенно теперь, когда, вслед за распространившимся запахом, назойливое бубнение отчетливо говорило, что близится положение во гроб, а затем и та минута, когда закроется крышка и он исчезнет навсегда.
Первым забеспокоился Реми. Наблюдая за улицей сквозь занавеску, он дождался появления Бидо и окликнул его, когда тот входил в церковь. Кюре тетушки не видел. «Старый осел Бидо», по словам Реми, ничего странного в том не нашел, а, между прочим, «она целыми днями путалась у него в подоле». Сам Реми был у нас органистом, причем единственным. Антиклерикальными высказываниями он вознаграждал себя за бесплатные услуги, которые оказывал церкви, — нешуточная, кстати сказать, нагрузка: три мессы плюс вечерня по воскресеньям, служба в семь утра ежедневно да еще разные церемонии для живых и мертвых. Свадебный марш его сочинения имел успех и пользовался спросом. Он даже слегка обижался, когда новобрачные предпочитали ему помпезного, на его взгляд, Мендельсона. Уговорить его играть сверх положенного времени не составляло труда: только чуть поуламывать, и он согласится. Он сам на себя за это сердился. Давал себе слово, что в следующий раз Бидо и иже с ним вылетят из его лавки, а кончалось всегда одинаково: «Спасибо, месье Реми, мы знали, что можем на вас рассчитывать».
Исчезновение тетушки не давало ему покоя. Ему хотелось поделиться тревогой с мамой, но куда там, никто не знал, как к ней и подступиться. С ней говорили, словно с глухонемой, обращаясь к тем, кто находился поблизости. Нас спрашивали, как мама, а мама присутствовала тут же — в двух метрах, как в далекой ссылке. Прошли годы, прежде чем она вернулась в мир живущих.
И все же Реми отважился, призвав, правда, на подмогу свою мать. Мы, как обычно, торчали на кухне — в единственном помещении, которое как следует отапливалось зимой. Там мы чего только не делали: ели, играли, ссорились, учили уроки, но чаще — сидели и не делали ничего. Когда Матильда увидела нас четверых, погруженных в свежее еще совсем горе, на лице ее отобразилось такое сострадание, что мы впервые осознали, до какой степени несчастны. Реми извинился за беспокойство, спросил, как у нас дела, ответ пропустил мимо ушей и, наконец, подошел к цели визита: видел ли кто-нибудь тетушку? Хм, действительно, она не проходила. Не кажется ли нам ее отсутствие подозрительным? Да, да, очень странно, но только никто не знал, что именно подозревать. Тетушка, она ведь всегда словно в прятки играла и кокетливо появлялась именно в ту минуту, когда ее исчезновение начинало всех беспокоить. Реми хотел все-таки разобраться, а поскольку мы не реагировали, предложил пройти к ее домику за кустами букса. Экспедиция двинулась по аллее между рядами шиповника, обвивавшего беседку мертвыми ветвями: впереди вразвалку шел Реми, за ним — Матильда и мама, обе в черном, вскоре к ним присоединился Пирр, спаниель Реми, перемахнувший через метровую изгородь между двумя участками. Реми, вероятно, чего-то опасался, поскольку велел детям держаться сзади. Подойдя к домику, он заглянул в окно, но шторы были задернуты, из чего он заключил, что тетушка в доме. Он почему-то сразу потребовал, чтобы мы возвращались домой, но, поскольку мама молчала, мы не двинулись с места, тогда он попросил нас отойти подальше. Дернули дверь: не поддалась. Оставалось только разбить стекло поблизости от шпингалета. Матильда нагнулась, подобрала камень, протянула его сыну, но Реми брезгливо поморщился с педантизмом часовщика, привыкшего выполнять только тонкую работу, и послал ее за алмазом в левом верхнем ящике его стола. Использовал ее, можно сказать, на побегушках. А камень швырнул в глубь сада. Пирр, редко понимавший, что от него требуется, со всех ног бросился за камнем и принес его назад. Но видно, время для игр он выбрал неподходящее, а потому и схлопотал оплеуху.
