Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды - [147]

Это последнее являло собой такое противоречие основным положениям ислама, что позднейшие мусульманские законоведы, в особенности среднеазиатские, в своих трактатах стали называть военных «служителями тиранов».

Многовековая практика столь широкого игнорирования основных тезисов мусульманского регламента постепенно привела к совершенному искажению первичных форм мусульманского государственного устройства, к водворению ничем почти не обуздывавшегося произвола правителей и их сообщников, власть имущих лиц.

В Бухаре, например, в течение нескольких веков существования этого ханства был только один эмир (Ша-Мурад)[498], стоявший на почве и букве закона. Он получал из казны только то, что ему полагалось по шариату, т. е. около 40 к. в день на наши деньги. То, чего ему не хватало для скромного содержания себя и своей семьи, он зарабатывал личным трудом. Однажды, когда его денежные дела оказались в исключительно плохом состоянии, он велел заложить или продать свою единственную шубу; но она оказалась такой ветхой и вытертой, что на базаре за нее дали только 35 коп.

Как ни редки были примеры этого рода, но они были все-таки. Эти примеры вместе с голосами улемов, не пресмыкавшихся перед правителями, державшихся ортодоксальных принципов и всегда являвших собой оппозицию незаконно водворившимся порядкам, напоминали народу о том, что гласит чистый, не попранный стяжателями и властолюбцами мусульманский закон.

Народ всегда знал это и помнил, а потому не мог ни любить, ни уважать своих правителей.

Не большими симпатиями со стороны народа пользовались и ближайшие сотрудники среднеазиатских ханов и эмиров, тоже широко практиковавшие все виды самого необузданного произвола, чему немало, конечно, способствовали как личный пример и наклонности правителей, так равно и формы тогдашнего государственного устройства, ставившие деятельность большей части правительственных агентов в положение полной почти бесконтрольности и безответственности.

Ханство подразделялось на вилаеты или бекства, отдававшиеся, подобно нашим допетровским воеводствам, на кормление[499]правителя, бекам или хакимам.

Буди почти неограниченным владыкой доверенного ему вилаета, маленьким ханом или эмиром вверенных ему территорий и населения, собирая на quasi[500] законных основаниях законные и незаконные налоги, озабочиваясь о спокойствии в вилаете лишь в смысле беспрекословного подчинения населения всем законным и незаконным, разумным и неразумным требованиям предержащей власти и будучи обязанным по первому требованию хана или эмира явиться на указанный пункт «конно, людно и оружно»[501], бек или хаким был обязан вместе с тем в указанные сроки являться к своему повелителю с тартуком[502], подарком, состоявшим из денег, лошадей, дрессированных соколов, ковров, халатов, разного рода тканей и тому подобных предметов, а иногда и продуктов сельского хозяйства: зерна, муки, масла и пр.

Главнейшей гарантией благополучного дальнейшего управления вилаетом была степень довольства хана представлявшимися тартуками.

Наиболее обычным поводом к смещению с должности бека (или хакима) был донос одного из недругов бека или одного из приспешников хана о том, что часть того, что должно бы быть доставлено хану, утаено. Иных способов контроля и отчетности почти не практиковалось. Дафтары, податные записи, хотя и представлялись хакимами, но обыкновенно никем не проверялись и даже не просматривались.

Таким образом, для того чтобы усидеть на месте, хаким должен был возможно больше давать хану; но чтобы сделать это не только не в убыток себе, но и при условии возможно большего и скорейшего личного обогащения, приходилось изыскивать способы возможно больше взять с народа в уверенности, что, сколь незаконными ни были бы эти поборы, они останутся безнаказанными до тех пор, пока хан будет удовлетворяться вручаемыми ему тартуками.

В совершенно таких же отношениях к беку (или хакиму) находились подведомственные ему амины и аксакалы, заведовавшие относительно небольшими районами и бывшие посредниками между беком и населением всего вообще вилаета, посредниками, конечно, не забывавшими себя и имевшими очень липкие руки, к которым, как и к бековским, прилипало очень многое на длинном пути между сельской хижиной и ханской урдой1.

Народ был стадом, которое пасли, т. е. нещадно били и непрестанно стригли. Сарты, в особенности городские, давно утратив всякие следы воинственности, сознавая свое бессилие, по большей части молча покорялись этой тирании, отводя душу лишь келейными пересудами творившихся безобразий.

Киргизы, более свободолюбивые, более воинственные и энергичные, время от времени давали отпор, иногда наводя страх даже на ханские войска, несмотря на то, что последние обыкновенно бывали вооружены лучше киргизов.

Вместе с тем народ редко находил правду и в суде, который у мусульман не коллегиальный, а единоличный, в лице казия, назначавшегося ханом (или хакимом), а потому в случае желания удержаться на этой должности, иногда бывавшей очень доходной, находившегося в непосредственной зависимости от того, кем он был назначен.