Полутона - [2]

По привычке лезу в карман за наушниками iPod Classic. Стальные края кажутся холодными под моими влажными пальцами. Музыка всегда была моим наркотиком. В ладони у меня упорядоченный мир, организованный в плей-листы, созданные мною лично. Одним касанием пальца тысячи шедевров, записанных на студии, выстроятся в список для воспроизведения.

Некоторые из них были написаны и сыграны человеком по ту сторону двери Ханны. Я ношу отца с собой в кармане уже долгое время.

«Ты потратила месяцы своей жизни, думая о нем, – часто жаловалась мать. Ее взгляд, точно лазер, прожигает стопку CD-дисков в моей комнате. – А он не провел и пяти минут, думая о нас. В этом я уверена».

Я засунула iPod в рюкзак и закрыла его.

Мама была права во всем. И мне больно осознавать, что у меня не будет другого шанса перед ней извиниться. Все причиняет боль, постоянно. Теперь я Злая Рейчел. Я едва ли узнаю себя. Даже здесь, озираясь в обшарпанном крошечном офисе, хочу сжечь его дотла.

Когда дверь рядом со мной открывается, я буквально подпрыгиваю, как один из тех пугливых котят в видео на YouTube. Разворачиваясь, вижу Ханну и ее орехового цвета глаза, уверенно смотрящие сверху вниз на меня.

– Рейчел, – шепчет она. – Ты хочешь увидеть Фредерика Ричардса?

Да?

Нет.

Иногда.

«Боже».

У меня подкашиваются колени, когда я встаю. Ханна открывает дверь снова, и меня отделяют всего три шага от офиса.

И вот он здесь, спустя все это время, сидит в уродливом кресле с металлическими ручками. Я бы узнала его где угодно, это лицо стало известным благодаря обложкам альбомов и страницам журнальных сплетен. А благодаря видео я могу представить его поющим на сцене в Лос-Анджелесе или в Риме. Я знаю, как он выглядит, когда гуляет по улицам Нового Орлеана или заходит в вагон метро в Нью-Йорке. Вот чем может помочь девчонке «Инстаграм» и пара тысяч часов, потраченных на YouTube.

А теперь я знаю, как он выглядит, когда видит привидение.

Он судорожно вдыхает, когда я вхожу. На кратчайший миг у меня появляется преимущество. Я провела целую вечность, глядя на него, но для него мое лицо становится сюрпризом. Может, он в нем видит мою мать. Я унаследовала ее темно-русые волосы и карие глаза.

Или, может, он даже не помнит, как моя мама выглядела.

В конце концов он встает. Он высокий. Я поражена, как он заполняет собой маленький кабинет Ханны. Кто бы знал, что музыкальные видео не очень-то хорошо передают пропорции?

Я по-прежнему стою, будто вросла в пол у двери, во рту сухо. Он тоже не знает, как себя вести. Делает шаг вперед, берет мою липкую ладонь в свою прохладную руку.

– Сожалею о твоей матери. Сожалею… – прочищает горло. – Что ж, я сожалею о многих вещах. Но мне правда жаль, что ты потеряла маму.

Я опускаю глаза на его большую руку, сжимающую мою, его длинные пальцы. Я вовсе потеряла дар речи. Люди говорят мне подобное на протяжении недели, и обычно я выдавливаю из себя «спасибо». Но не в этот раз.

– Рейчел, – говори Ханна из-за стола. – Почему бы тебе не присесть?

Голос Ханны словно ледяная вода. Я отпускаю руку мистера Фредерика Ричардса и послушно опускаюсь на стул, в то время как он возвращается к своему.

– Это необычная ситуация, – говорит Ханна, скрестив руки.

Мы все еще таращимся друг на друга. Вокруг его глаз и рта маленькие морщинки. Его сороковой день рождения миновал совсем недавно – факт, который я знаю из Википедии. Он постарел за те десять лет, что я слежу за ним, но его лицо по-прежнему очень привлекательно. Мама сходила с ума по нему все эти годы. Это ее слова – «сходить с ума». Но она произносила это с интонацией доктора, который говорит «злокачественная».

– Рейчел, мистер Ричардс хочет тебе помочь. Но у него нет юридических прав, чтобы заботиться о тебе. Его подписи нет на твоем свидетельстве о рождении, что все усложняет. Поэтому он сдал ДНК-тест и нанял адвоката, который поможет ему вести дело с судом по делам семьи. Однако система работает не так уж быстро. Маловероятно, что он сможет стать твоим законным опекуном прежде, чем тебе исполнится восемнадцать в следующем месяце.

От меня необходим какой-то ответ.

– Хорошо, – говорю шепотом.

Тем не менее что это тогда значит? Он просто уйдет?

– Слушай, мы можем поговорить с Рейчел? – спрашивает он у Ханны.

– Ты имеешь в виду наедине? – уточняет Ханна.

– Да. – Он говорит это резко, как человек, привыкший к тому, что люди слушают.

– Сегодня? Нет, – говорит Ханна. – Это поднадзорная встреча между ребенком, находящимся под опекой государства, и чужим человеком. Уверена, это сложно для вас, мистер Ричардс, и лишние наблюдатели делают только хуже. Однако этот кабинет становится местом сотен сложных бесед в год. Обещаю, вы переживете.

Ханна всегда высказывает все прямо. Она сообщила мне много плохих новостей за последнее время, и все это без всякой чуши.

Ханна не подслащала факт того, что мне придется переехать в интернат.

– Это не отель «Плаза», – признала она. – Но им руководят хорошие люди, и, если что-то пойдет не так, ты тут же позвонишь мне.

Мистер Фредерик Ричардс вздыхает в кресле. Его пальцы барабанят по подлокотнику, подсказывая, что он нервничает. На большинстве фотографий он сжимает гитару.