Полуштоф остывшего сакэ - [3]

— Погоди, я думаю, ты еще напьешься. Чуешь запах дыма?

— Не знаю…

Отец ударил меня по щеке:

— Ты воин или рыбак, или, может быть, носчик дров?!

— Воин…

— Вперед!

Впереди мерцал свет костра. Мы подошли ближе. Чужая деревня спала, только у костра сидели несколько мужчин и смотрели в огонь. Отец понюхал воздух, посмотрел на луну и больно сжал мне запястье:

— Надо ждать.

И мы стали ждать. Я не знаю, сколько мы ждали, конечно же не смыкая глаз, но когда толстый белый человек в соломенной тарелке на голове, расчесав гребешком мои кудри, повел меня на свою лодку, а потом сдавил мое плечо, плавно превращаясь в сидящего рядом отца, слева уже стало светлеть.

— Вон.

К ручью из деревни шел человек с большим глиняным кувшином и что-то хрипло бормотал себе под нос. Я, отталкиваясь негнущимися руками и ногами, прополз за отцом в холодную мокрую траву около самого ручья. Человек крякнул, сел на корточки, вздохнул и стал лениво набирать воду в кувшин. Отец толкнул меня в бок. Я вскочил и прыгнул на человека, но моя нога поскользнулась, и я, не долетев до человека, воткнул дедушкин нож в жирную глину. Человек от неожиданности онемел и вытаращил глаза, потом быстро очухался и замахнулся на меня кувшином, но отец, как могучий удав, метнулся к нему и обвил своими руками и ногами, после этого сдавил ему горло так, чтобы звонкий крик о помощи превратился в хриплое бульканье. Я на корячках подполз к человеку, коротко взмахнул ножом и ударил его, как долго меня учил дедушка, глубоко под ребра. Человек захрипел, перестал ожесточенно вырываться из объятий отца, обмяк и закатил глаза. Отец отпустил человека, отдышался, потом достал маленький ритуальный ножичек, надрезал человеку артерию на шее и набрал в маленькую чашечку из черного магического дерева кровь.

— Пей.

Я, постукивая передними зубами о край чашечки, выпил густую, теплую, немного сладковатую кровь и собрал в себе все силы, чтобы меня не вырвало. Отец выдернул из груди человека нож и протянул его мне:

— Режь.

Я отрезал эту голову целую вечность. Пот застилал глаза, руки тряслись, грудь вздымалась, сердце бешено колотилось, а отец молча сидел рядом и безучастно смотрел, как я пилю и пилю затупившимся, скользким от липкой крови дедушкиным ножом шейные позвонки.

Я поднял голову за волосы и показал отцу. Отец обнял меня и ткнулся своим лбом в мой:

— Теперь ты мужчина и настоящий воин.

Обратно мы бежали. Упругая земля мягко пружинила под моими ногами, стремительно несущими меня к славе и почету, поднимающееся солнце играло во влажной листве, освобождая мое тело от остатков дрожи, гордость и радость переполняли душу, я еле сдерживался, чтобы не крикнуть во всю мощь своих легких, что я мужчина и воин!

Первым, кто нас встретил, еще далеко от деревни, был идущий нам навстречу дедушка. Я поднял вверх голову чужого человека и издал победный клич. Дедушка хотел быть суровым и торжественным, но счастливая улыбка все равно расплылась на его лице.

— Ну-ка дай посмотрю! Ничего, это голова не мальчика и не старика. Ничего. Все по правилам сделали?

Отец показал дедушке чашечку, в которой запеклась кровь, и я заметил, что отец тоже не может скрыть радость.

В деревню мы вошли медленно и чинно, как подобает воинам. Справа от меня шел отец, слева дедушка, а я держал за волосы на вытянутой руке тяжелую голову. Мы молча подошли к сидящему у столба вождю со старейшинами, и я протянул им свою добычу, а подошедший колдун взял у отца чашечку из магического черного дерева. Вождь со старейшинами долго рассматривали голову, потом передали ее колдуну, а колдун передал им чашечку.

Вождь сказал, что голова хорошая, но не хватает много зубов, колдун сказал, что кровь плохая, но не так чтобы уж совсем. Вождь провозгласил меня мужчиной и воином, а колдун сказал, что теперь я могу и должен жениться.

И началось веселье. Отец зарезал три козы и отдал мясо женщинам, чтобы приготовили праздничную еду на всю деревню. Дедушка хрипло запел песню о том, что солнце сменяет луна и на небе появляются россыпи звезд и каждый раз, когда подросток превращается в мужчину, на небе загорается на одну звездочку больше, правда, когда мужчина умирает, звездочка гаснет. Многие смахнули слезу, но не время было грустить, и опять пошло веселье и пляски. Каждый желающий мог подержать голову. Ее вертели и ощупывали опытные воины, рыбаки и ремесленники, носчики дров и охающие женщины, не скрывающие зависть подростки и подталкиваемые родителями молодые девушки.

Весь день длилось веселье. К вечеру со своей лодки спустились белые люди, чтобы посмотреть на наш праздник. Я не мог не похвастаться перед ними своим трофеем и новым положением в обществе. Я схватил голову и поднес к ним, чтобы они могли разглядеть ее получше. Лица белых людей перекосились, они отпрянули от меня — ну еще бы, только что был совсем мальчишка, а теперь мужчина и воин! Но я, не смотря на то, что слава и всеобщее внимание немного помутили мой разум, не забыл, чтя справедливость, показать белым людям своего отца и попытался объяснить им, что только с его помощью мне удалось добыть эту великолепную голову, и вообще, всем в этой жизни я обязан только ему и дедушке. Отец гордо улыбнулся белым людям и под ритмичные звуки барабанов затанцевал свой знаменитый танец непобедимого воина. Белые люди сбились в кучу и о чем-то сильно заспорили, потом они, не отведав угощения и не взяв с собой, как обычно, одну из женщин, ушли на свою лодку.