Полуостров загадок - [50]

Находки в землянке смущают меня. Курган, несомненно, скрывает вещи древних приморских коряков. Но почему этими первобытными орудиями пользовались еще совсем недавно? И кто?

Забираю каменные топоры, черепки, светильник и острие костяного гарпуна — это археологические реликвии. Прячу в полевую сумку и выбираюсь на волю.

Черная, как уголь, восточносибирская ворона, нахохлившись, сидит на соседнем холме, точно ворон на могильном кургане.

— Кыш, проклятая…

Ворона не пошевельнулась и, склонив голову с черным клювом, выжидающе поглядывает на меня. Скидываю с плеча винтовку, и хитрая бестия взлетает, злобно каркнув на прощание.

С моря опять дует свежий южный ветер. Рваные клочья белого тумана ползут над потемневшими волнами, задевая пенные гребни. На высокой морской террасе противоположного берега Бургавли виднеются еще десятка два заросших курганов.

Передо мной раскрывается панорама большого городища, никому не известного поселка древних коряков. Триста лет назад селения приморских зверобоев и рыбаков достигали на юге Тауйской губы. Жили люди в полуземлянках, обсыпанных песком и раковинами съедобных моллюсков. В жилища коряки проникали через дымовые отверстия в настиле крыш.

Теперь на месте многолюдного поселка в устье Буртавли остались лишь курганы обрушенных землянок, заросшие вейником. Догадываюсь, почему землянки сходятся у края морской террасы. С обрыва как на ладони открывается вся бухта, и древние зверобои с крыш своих жилищ могли следить за приближением добычи: морского зверя и косяков рыб.

Потомки древних приморских коряков живут сейчас на побережье Пенжинской губы, Северной Камчатки и в бухтах Берингова моря за далеким Корякским хребтом. Они давно объединились в колхозы, построили рубленые дома, коллективно промышляют морского зверя и рыбу, добывают пушнину и даже выращивают овощи.

Хорошо бы в свободное время заняться раскопками городища. Узнать, кто поселился в сохранившейся корякской землянке.

Выбираю подходящую площадку для метеорологической станции. Выхожу на край обрыва и вдруг вижу внизу на пляже одинокую маленькую фигурку, притаившуюся за выбеленным стволом плавника.

— Юшкевич?! Ты что там делаешь?

— Скорее, скорее… дикари! — тревожно…..оглядываясь, кричит он.

Спускаюсь с уступа морской террасы. Какие дикари, сумасшедший мальчик?

— Смотрите: следы дикаря!

На песке глубоко вдавились следы босой косолапой ступни с оттопыренным большим пальцем. Нога, оставившая след, редкой величины.

— Ого, сорок пятый, — номер снежного человека!..

— Ушел в море, человек амфибия… — вытаращив глаза, громким шепотом произносит Юшкевич, указывая на глубокие отпечатки, уходившие в набегающую пену волн.

След человека и обжитая землянка на пустынном берегу полуострова тревожат.

В примятых зарослях вейника, там, где дюны соединяются с речной террасой, находим сломанное двуперое весло. Здесь неизвестный обитатель корякской землянки прятал легкий челн.

— Куда пропал? — спросил Юшкевич, удивленно оглядывая неспокойное море.

— Не знаю… пока не говори ребятам о следах!

Не хочу тревожить их накануне похода к центру полуострова.

Ребята уже разобрали снаряжение и подготовили приборы. С любопытством ощупывают они орудия из камня и кости, добытые мною в корякской землянке.

Близится вечерний срок наблюдений, нужно открывать станцию. Захватив приборы, лопаты, заступы, топоры, сухие жерди и стволы плавника, отправляемся на древнюю морскую террасу. Юшкевич, вооружившись карабином, остается стеречь вещи экспедиции.

Орлята зарывают столб для дождемера, устанавливают метеорологические термометры, укрепляют мачту с флюгером и ветромером. Барометр и психрометр решаем хранить по соседству в покинутой корякской землянке.

Ровно в 19 часов Евгений торжественно записывает, в журнал первый отсчет с приборов. Южная станция вступает в строй.

Палатку для наблюдателей ставим на открытой галечной террасе у места выгрузки экспедиции. Юшкевич, таинственно подмигнув мне, предлагает выстроить ограду «против медведей».

Уже в сумерках складываем вокруг палатки невысокий вал из плавника. Получается маленькая крепость, защищенная бруствером, глубоким руслом Бургавли и старичной протокой.

После ночлега собираюсь выступить с наблюдателями Высокогорной станции в пеший поход к высотам полуострова.

Под шум прибоя и свист штормового ветра крепко засыпаем в теплых спальных мешках, не подозревая, что непредвиденное происшествие задержит выход высокогорного отряда.

Утро наступает ясное, тихое, солнечное. Дежурные разводят костер, вешают на закопченный прут ведро с водой. Наблюдатели Высокогорной станции укладывают ношу в рюкзаки. На плечах они унесут в горы приборы, палатку и двухнедельный запас продовольствия.

Собираясь завтракать, не находим Юшкевича. Спальный мешок мальчика пуст. Пропал и мой карабин. Ребята обшаривают окрестности лагеря, кричат и свистят, но никто не откликается.

Будим Воробьева. После ночных наблюдений он заснул последним.

Оглядывая смятый спальный мешок пропавшего, Воробьев испуганно говорит:

— В палатку я вернулся полвторого, Юшкевич спал, укутавшись с головой, карабин лежал вот тут, около изголовья…